— Эмоции?
— Верно. А вот эта зона сзади — очевидно, зрительная зона коры головного мозга.
Тина кивнула:
— Все сходится — он же смотрит на рисунок.
— Ну. — Уиджи показал на другой яркий участок. — Это зона моторных рефлексов. Точно не знаю, но думаю, это активность его правой руки.
— Зона моторных рефлексов? Но он не двигался, когда мы делали снимок.
— Точно — он, похоже, совершал мысленно те же движения, что и тогда, когда его рисовал. — Уиджи сделал большой глоток кофе. — Но наибольший интерес представляет предлобная зона.
Он показал одну зону на снимке. Тина присмотрелась.
— Но тут же нет никакой активности.
— Совершенно верно. Обычно в этой зоне всегда что-то есть — это место, где происходит сознательный анализ. Это говорит о том, что его рисунки — чистой воды движение и эмоции.
Тина откинулась на спинку стула, сжав в руках теплую кружку с латтэ.
Уиджи купил еще по кофе. Когда он принес кружки, Тина сказала:
— Если честно, мне совсем не кажется, что мы добились нашим экспериментом многого.
— Почему?
— Во-первых, у него такие обширные повреждения. Кроме того, рисунки кажутся бессмысленными. Как у ребенка.
— Знаю. А я в восторге. Думаю, здесь все-таки что-то есть. — Уиджи показал на пачку сканов. — Я моту поговорить об этом с Аламо. Думаю, он очень заинтересуется.
— Профессор Аламо? Да он наверняка только посмеется.
— Нет, он-то уж точно не смеялся.
— Уже?
— Извини, но я не мог сдержаться — хотелось проверить его реакцию. Получить ценные указания, и все такое. — Уиджи слабо улыбнулся. — На самом деле я подал ему мысль, что ты можешь стать прекрасным дополнением к нашей исследовательском группе, особенно если приведешь с собой таком ценным объект.
— А как же профессор Портер? Она меня убьет. Ей тоже нужен сэнсэй.
— У Портер нет перспективы.
— Перспективы? То есть?
— То есть перспективы оказаться среди суперзвезд научного мира. Аламо метит на Нобелевку.
— Правда? — Тина пристально посмотрела на Уиджи. — Ты серьезно?
— Еще как.
— Но я только начала работать с профессором Портер.
— Самое время перейти.
Тина сделала большой глоток.
— Не знаю… похоже на предательство.
Уиджи похлопал ее по руке:
— Обещай мне, что подумаешь об этом.
— Хорошо.
Сан-Франциско
Вечером, возвращаясь домой на электричке, Тина вышла на станции Пауэлл-стрит. Протиснулась сквозь толпу, прошла мимо Юнион-сквер и бездомных, оккупировавших скамейки до первого полицейского патруля, миновала книжный магазин «Границы» с потоками входящих и выходящих покупателей, оставила позади кафе-мороженое «Двойная радуга».
В «Тэмпура-Хаусе», насквозь пропитавшемся запахом масла и жареного теста, было полно клиентов. Киёми заметила Тину и подошла к ней. Выбившаяся из прически прядь лезла ей в глаза, отчего Киёми то и дело мигала.
— Много работы? — спросила Тина.
— Очень. Вон твоя мама. — Киёми показала через весь ресторан.
Ханако улыбнулась Тине, неся поднос с суси к одному из столиков.
— Есть хочешь? — спросила Киёми.
— Просто заглянула посмотреть, как она. Но поесть не помешает — можно мне овощную тэмпуру?
— Без креветок?
— Ну, одной хватит.
— Можешь сесть за тот столик в глубине, — бросила Киёми, спеша к клиентам.
Тина села и стала наблюдать, как ее мать и другая официанта бегают взад-вперед. Клиенты всегда улыбались, когда Ханако подходила к ним, — они, похоже, были довольны.