Четвертый

Из окна почетного третьего этажа башни открывался вид на один из внутренних дворов резиденции ордена, украшенный теперь шедевром машиностроения — моим летающим сарайчиком. Операция по его перемещению под укрытие могучих стен и, что более важно, под опеку могучего ордена заняла целую ночь. Несмотря на свою приверженность данным их далекими предками обетам, местные ни в коем случае не желали, чтобы над городом сновал летающий вызов установленным правилам, а потому пришлось вспомнить опыт ночных полетов над Саутримом вместе с Аной и Виутихом. Надо сказать, что эхо тех давних событий все еще звучало в стенах резиденции. На мое счастье, тогда погибло старое руководящее крыло местного ордена, и занявшее освободившиеся посты молодое поколение в чем-то было признательно, если не сказать больше, моей сомнительной победе.

Я с настороженностью относился к такой готовности всячески помочь, которую, несмотря на прошлые счеты, выказывали местные скелле. Они демонстративно возлагали вину за все жертвы, виновником которых я невольно стал, на погибших, обвиняя последних в нарушении Устава и присяги. И хотя формально ко мне не было никаких претензий, настороженность оставалась. Их сестры ведь не просто проиграли — они погибли. Так или иначе, это было чье-то горе. И я совсем не хотел проверять его глубину на собственной шкуре. Поэтому настойчивое предложение переправить пепелац в резиденцию я поначалу воспринял не просто с опаской, а даже с некоторым удивлением. Казалось, что вот они — вскрылись тайные намерения старых недругов. Но все закончилось как закончилось — самолет под надежной охраной, а я томлюсь в комфортном ожидании визита старшей сестры. Последняя уже извещена и торопится, но даже самая быстроходная яхта не мой самолет. Да, кстати, Тауту я не увижу — она далеко на севере, да и ее положение в ордене — а она из старых, этому не способствует.

Собственно, внутренних дворов было всего два. Один служил чем-то вроде публичной приемной, второй был закрыт для посторонних. Тот факт, что я теперь мог свободно гулять здесь, зримо демонстрировал мое исключительное положение. Впрочем, пользоваться представившейся возможностью я не торопился — всякий раз выбираясь туда, я неизменно оказывался под перекрестным огнем любопытных взглядов не только прислуги, но и, собственно, скелле, что, несмотря на предупреждения, каждый раз заканчивалось одинаково — меня, что называется, пробовали слабыми касаниями искусства. Устав кипятить окрестности, я решил, что с меня достаточно, и теперь присматривал за моей летающей драгоценностью, как принцесса-затворница, из окошка башни. Впрочем, моей свободы никто не ограничивал, и я много времени проводил в городе, осваиваясь и собирая информацию.

Над черепичными крышами галерей, соединявшими строения резиденции, отлично просматривался океан, длинная загнутая коса, уходившая каменистым волноломом глубоко в его сверкающую солнечными бликами даль, и расположившийся между косой и южным берегом континента рейд, на котором останавливались все приходившие в Саутрим суда, прежде чем портовые власти города позволяли им занимать освобождающиеся места в нешироком частоколе причалов. Сейчас в знакомой шахматной композиции рейда появилась новая фигура — небольшая, явно построенная для скорости, а не для вместимости яхта, вся выкрашенная в белый. Похоже, старшая сестра торопилась и прибыла явно раньше объявленного мне срока. Придется спуститься, спросить, когда будет встреча и как долго ждать. Я не хотел сидеть привязанным, пока местное начальство решит, что готово дать мне аудиенцию.

Однако никуда идти не пришлось. Я еще рассматривал судно, когда позади мягко постучали. Дверь открыла знакомая служанка — пожилая добродушная тетка, ухаживавшая за комнатой и постояльцем.

— Илия, старшие пришли. Зовут вас, — тетка не признавала никаких «элей», что меня полностью устраивало.

— Куда идти, Эрсмена?

— Я провожу, — она на секунду застыла, рассматривая меня, недовольно поморщилась, но больше ничего не сказала, молча встав за порогом открытой двери.

— Чего не так? Постричься надо? — поинтересовался я, протискиваясь в коридор.

Эрсмена хихикнула, но промолчала и двинулась впереди, показывая дорогу. Такая молчаливость была не очень характерна для нее, и я решил, что, видимо, визит старших — кстати, почему множественное число, заставляет ее быть сдержанной.

— Эрсмена, а почему «старших»? Разве сестра не одна? — спросил я в спину моей спутницы, спускаясь следом за ней на верхний уровень галереи. Видимо, начальство располагалось в той башне, которая занимала самый дальний угол резиденции, обращенный к океану.

— Одна, одна. Но резиденций много, в каждой есть еще своя старшая, — она немного помолчала, выскочив на освещенный синим небом переход, но не удержалась и добавила, — наша считается самой главной. С ней пришла ее подруга — старшая в Неруиле.