Четвертый бастион

Здесь это тюркское словцо, буквально означавшее «след человека или зверя», понималось куда шире. Еще запорожцы «слушали сакму», прислонив ухо к земле и слыша гул копыт татарской орды, говорили: «сакма гудэ». Пробираясь тайными тропами в плавнях, пластуны тоже читали сакму, как книгу, чутко прислушиваясь к звукам, присматриваясь – о передвижении людей заявляли всполошенные птицы, вражескую засаду выдавали тучи клубившейся мошкары.

Там, где обе противоборствующие стороны хитры и отважны, часто исход дела решало то, кто ранее возьмет чужой след или, наоборот, искусно спрячет собственный, иначе говоря, кто лучше «слушает» или «путает сакму». А путали – петляя, идя вперед спиной и прыгая на одной ноге. Искусство растворяться на местности, чуткое ухо, зоркий глаз и точный выстрел заменяли пластунам численное превосходство. А уж стрелками пластуны были такими, что поражали цель в полной темноте, молниеносно стреляя на ржание лошади, вспышку выстрела, всплеск в камышах, как говорили сами – «на хруст».

А ежели и не «на хруст», а в открытом бою, то, к примеру: 13 сентября 1854 года, на четвертый день пребывания в осажденном Севастополе, 120 пластунов под Балаклавой уничтожили тактикой «прохождения сквозь конный строй» два французских полуэскадрона, рассеявшись по полю и не спеша перестреляв всех мчавшихся на них кавалеристов. После боя еще шутили: «На Кавказе и не такие рубаки, как эти, и сабли там получше, но мы не помним такого, чтоб пластун со штуцером в руках и вдруг был изрублен в бою».

Даже французский главнокомандующий маршал Сент-Арно сетовал: «Какие-то казаки парализуют осадные работы, поголовно выбивая прислугу штурмовых батарей».

Русский же главком князь Горчаков отметил в приказе: «Служение пластунских батальонов при блистательной храбрости выходит за черту обыкновенных военных заслуг».

Сами же пластуны особого героизма в своих действиях не видели: «Хвалили нас в Севастополе бог весть за что. А мы привыкли службу нести ровно и сроду промаха не давали».

Одевалось «пряничное войско» как горцы, причем самые бедные, – в черкесский бешмет, изодранный и кругом латанный. На голове – вытертая папаха, в знак беззаботной лихости заломленная на затылок, а на ногах для бесшумной ходьбы – мягкие чувяки из кожи. Для пущей маскировки носили бороды. От прочих казаков отличались как платьем, так и походкой – ходя неуклюже, как бы нехотя, сурово глядя из-под нависших бровей. Таков был пластун и на Кубани, и в Севастополе, и на Балканах. При себе у него всегда был верный дальнобойный штуцер с деревянным набойником, кинжал и разные причиндалы: пороховница, сумка с пулями, пара гранат, огниво, отвертка, масленка, шило, запас сухарей, котелок. Порой брали в поход балалайку или скрипку. В плен не сдавались, раненых не бросали, павших хоронили на месте или уносили с собой.

В качестве ответного комплимента Сент-Арно можно сказать, что подобной военной искусностью и оригинальностью среди союзников могли похвастаться разве что французские зуавы, прошедшие выучку в песках Сахары не худшую, чем пластуны в кубанских плавнях.

Мачтовый (по-нашему IV) бастион

Шли молча, маршевым шагом (мало чем отличным, правду сказать, от британского строевого), и даже придерживали, чтоб не звякали, традиционные sporrans – кожаные кошели на звонких цепочках, отделанные кисточками и служившие у кого вместилищем личного скарба, а у кого и капсюльной сумкой, чтобы под рукой была и не таскать с бедра штатную. А то пока вспомнишь в горячке боя – где там капсюли, где патроны, где пули к ним.

Может, именно эти белые помпончики конского волоса в три ряда по три и выдали в темноте почти неслышно подкравшуюся колонну стрелков?

Уже можно было, выглянув из оврага, не только увидеть юркие фигурки и тачки русских саперов в неровном свете ламп, закрытых колпаками в сторону неприятеля, но и услышать их голоса и скрип колес. Уже к шотландцам присоединился полк легкой пехоты, как определил Рональд по черным киверам с белыми помпонами, и полк зуавов, совершенно переставших привлекать внимание горцев своим мусульманским нарядом.

Оба эти полка подошли слева, с французского крыла. Офицеры уже сошли с лошадей. После короткого совещания было послано за ракетчиками, и через минуту те явились со своими станками-треножниками и ящиками снарядов.

Вот осветительные ракеты сорвались с направляющих и, раздраженно шипя, взлетели, казалось, в самое средоточие Млечного Пути. Еще мгновение, и они лопнули, залив все дрожащим трепещущим белым сиянием, после чего лейтенант Рональд Мак-Уолтер, командир третьего батальона 93-го шотландского полка, вдруг почувствовал, как не только волосы, но и бакенбарды на его широких скулах зашевелились. Рука его как-то невольно поползла к вороту мундира, нащупала гербовый рельеф медальона Мэри Рауд – с февраля, как вещь привез викарий, это стало у Мак-Уолтера если не заклинанием, то привычкой.