Четвертый Кеннеди

«Мерседес» просто летел по пустынным улицам. И ощущение полета так захватило Дэвида, что полчаса, которые они ехали до отеля «Беверли-Хиллз», сжались до одного мгновения. Все это время Розмари с ним не разговаривала. Она сняла очки, положила их в сумочку и затихла. Один раз бросила на него оценивающий взгляд. А потом смотрела прямо перед собой. Дэвид ни разу не повернулся к ней, не произнес ни слова. Он попал в одну из своих грез: вез прекрасную женщину в прекрасном автомобиле по самому прекрасному городу на свете.

Остановив «Мерседес» перед парадным подъездом «Беверли-Хиллз», Дэвид вытащил ключ из замка зажигания, протянул Розмари. Вылез из кабины, чтобы открыть ей дверцу. В этот самый момент мужчина в ливрее сбежал по выстланным красным ковром ступенькам, и, когда Розмари передала ему ключ, Дэвид понял, что его следовало оставлять в замке зажигания.

Розмари двинулась вверх по лестнице, и Дэвид вдруг осознал, что она полностью о нем забыла. А он из гордости не мог заставить себя напомнить ей о лимузине. Он не сводил с нее глаз. Под зеленым навесом, в напоенном ароматом цветов воздухе, в золотых огнях она казалась ему принцессой. Потом она остановилась, повернулась. Он видел ее лицо, такое прекрасное, что у Дэвида Джетни перехватило дыхание.

Он подумал, что она вспомнила о нем, ждет, пока он догонит ее. Но Розмари отвернулась и попыталась одолеть три последние ступеньки, отделявшие ее от дверей. Но споткнулась, сумочка выскользнула у нее из руки, ее содержимое рассыпалось по ковру. Дэвид уже бежал, чтобы помочь ей.

Чего только не было в этой сумочке. Отдельные тюбики помады, косметический набор, который, конечно же, раскрылся, вывалив на ковер все свои тайны, кольцо, на котором висели ключи (оно отщелкнулось, и ключи пришлось собирать по одному), пузырек с аспирином, еще какие-то лекарства, огромная розовая зубная щетка, зажигалка (сигарет не было), мешочек с голубыми трусиками и каким-то непонятным устройством. А еще бесчисленные монеты, смятые купюры, грязный носовой платок. И очки в золотой оправе, которые так хорошо смотрелись на классическом лице Розмари, а на красном ковре выглядели прямо-таки старческими.

Розмари с ужасом смотрела на всю эту выставку, а потом разрыдалась. Дэвид, опустившись на колени, ползал по ковру, запихивая все в сумочку. Розмари ему не помогала. Когда из отеля вышел кто-то из коридорных, Дэвид велел ему держать сумочку, а сам продолжал бросать в ее зев то, что еще лежало на ковре.

Наконец он подобрал все, взял полную сумочку из рук коридорного и протянул Розмари. Выглядела она такой униженной, и он не мог понять, почему. Розмари же вытерла слезы и сказала:

– Поднимемся ко мне. Посидим, пока не приедет лимузин. За весь вечер у меня не было возможности поговорить с тобой.

Дэвид улыбнулся. Ему вспомнились слова Гибсона Грэнджа: «Однако она хороша». Ему очень хотелось побывать в знаменитом отеле и подольше не расставаться с Розмари.

Зеленые стены коридора ему не понравились: в дорогом, высококлассном отеле они как-то не смотрелись. Но вот огромный люкс произвел должное впечатление. И роскошной обстановкой, и большим балконом-террасой. В одном углу был бар. Розмари подошла к нему, наполнила свой стакан, спросила, что он будет пить, налила и ему. Дэвид попросил виски. Пил он редко, но тут заметно занервничал. Розмари раздвинула двери, пригласила его на террасу. Там стояли белый столик со стеклянным верхом и четыре плетеных кресла.

– Посиди здесь, – Розмари указала на одно из них, – а я схожу в ванную. Потом мы поговорим, – и прошла в гостиную.

Дэвид сел, пригубил шотландское виски. Терраса выходила на сады отеля. Он видел бассейн и теннисные корты, дорожки, ведущие к бунгало. Трава лужаек зеленела под лунным светом, фонари подсвечивали розовые стены отеля. Дэвид млел от открывшейся перед ним красоты.

Розмари появилась минут через десять. Села, отпила из стакана. Она переоделась в белые слаксы и белый пуловер из кашемира. Рукава пуловера она сдвинула выше локтей. Повернулась к Дэвиду, ослепительно ему улыбнулась. Макияж она смыла, и такой нравилась Дэвиду даже больше. Губы уже не были такими сладострастными, глаза потеряли командный блеск. Она выглядела моложе и ранимее. Да и голос ее зазвучал мягче, исчезли начальственные нотки.

– Хок говорил, что ты – сценарист. Может, хочешь мне что-нибудь показать? Пришли, я посмотрю.

– Присылать пока нечего. – Дэвид улыбнулся в ответ. Он не мог допустить, чтобы она отвергла его сценарий.

– Но Хок говорил, что ты уже закончил один сценарий. Я постоянно работаю с новыми авторами. Но так трудно найти что-нибудь стоящее.

– Нет. Я написал четыре или пять, но сам и порвал. Они ужасные.

Они помолчали. Дэвид не возражал: молчание давалось ему легче, чем разговор.

– Сколько тебе лет? – спросила наконец Розмари.

– Двадцать шесть, – солгал Дэвид.

Розмари улыбнулась: