Услышал, как она ставит стакан на прикроватный столик, протянул руку. Прошелся пальцами по голой спине, упругим ягодицам. Она подкатилась к нему, прижалась к его груди. Обняла его, жар тел заставил сбросить простыни. Целовались они долго, ее язык не вылезал из его рта. Наконец Дэвид не выдержал и перекатился на нее, и рука Розмари, нежная и уверенная, направила его член в нужное место. Они не издавали ни звука, словно боялись, что за ними шпионят, и кончили одновременно, вжимаясь друг в друга. А потом вновь оказались на разных половинах кровати.
– Теперь пора спать, – какое-то время спустя прошептала Розмари и поцеловала его в уголок рта.
– Я хочу тебя видеть.
– Нет.
Но Дэвид перегнулся через нее и зажег лампу на прикроватном столике. Розмари закрыла глаза. Она по-прежнему оставалась прекрасной. Даже уставшая от любви, даже без брони макияжа и элегантной одежды, даже без специального освещения. Но это уже была другая красота. В свете единственной лампы ее обнаженное тело уже не устрашало Дэвида. Аккуратные груди с крошечными сосками, тонкая талия, округлые бедра, длинные ноги. Она открыла глаза, встретилась с ним взглядом, и он прошептал: «Ты прекрасна». Начал целовать ее груди, и она, протянув руку, погасила свет. Они вновь слились воедино, а потом заснули.
Проснувшись, Дэвид протянул руку к Розмари, но нащупал лишь холодную простыню. Встал, оделся, посмотрел на часы. Самое начало восьмого. Розмари он нашел на террасе, в красном костюме для бега, на фоне которого ее черные волосы казались еще чернее. На столике на колесах стояли кофейник, молочник и несколько тарелок под металлическими крышками, чтобы еда оставалась теплой.
Розмари встретила его улыбкой:
– Я заказала для тебя завтрак. И ждала, когда ты проснешься. Перед работой мне обязательно надо пробежаться.
Он сел за стол, она налила ему кофе, сняла крышку с тарелки с яичницей и фруктовым салатом. Выпила стакан апельсинового сока, встала.
– Не торопись. Спасибо тебе за прошлую ночь.
Дэвид хотел, чтобы она позавтракала с ним, чтобы показала, что он ей нравится, чтобы поговорила с ним. Ему не терпелось рассказать ей о своей жизни, заинтересовать ее своим остроумием. Но она уже забрала волосы под белую ленту-резинку и зашнуровывала кроссовки.
Встала.
– Когда я вновь увижу тебя? – спросил Дэвид, не зная, что переполняющие его чувства читались на лице, как открытая книга.
И едва эти слова слетели с губ, он понял, что совершил ужасную ошибку.
Розмари уже шла к двери, но остановилась.
– Ближайшие недели я буду страшно занята. Должна лететь в Нью-Йорк. Как только вернусь, сразу тебе позвоню. – Номера телефона она у него не спросила.
Тут же ей пришла в голову другая мысль. Она сняла трубку и вызвала лимузин, чтобы отвезти Дэвида в Санта-Монику.
– Аренду лимузина внесут в мой счет, – сказала она. – У тебя есть наличные, чтобы дать шоферу на чай?
Дэвид молча смотрел на нее. Она взяла сумочку, раскрыла ее.
– Сколько тебе нужно?
Дэвид не смог сдержаться. Он не знал, каким страшным стало его лицо, перекошенное от злобы и ярости.
– Ты это знаешь лучше, чем я, – бросил он.
Розмари щелкнула замком сумочки и вышла из люкса.
Она ему, конечно, не позвонила. Он ждал два месяца, потом увидел ее, когда, выйдя из кабинета Хокена, она в сопровождении Гибсона Грэнджа и Дина направлялась на автостоянку студии. Подождал у машины Хокена, чтобы им пришлось поздороваться с ним. Хокен дружески потрепал его по плечу. Сказал, что они едут обедать, спросил, как идут дела. Гибсон Грэндж крепко пожал ему руку, улыбнулся, его лицо светилось дружелюбием. Розмари лишь прошлась по нему взглядом. Дэвида это крепко задело, он решил, что она просто-напросто забыла его.
Глава 14
Мэттью Глейдис, пресс-секретарь президента, знал, что в ближайшие двадцать четыре часа ему придется принимать самое важное решение в его профессиональной жизни. Его работа состояла в том, чтобы контролировать реакцию прессы на трагические, потрясшие весь мир события трех последних дней, чтобы информировать народ Соединенных Штатов о том, что делает президент, преодолевая проблемы, вызванные этими событиями, объяснить и убедительно доказать правильность решений президента. И вот тут Глейдису приходилось проявлять предельную осторожность.
Утром первого после Пасхи четверга, в разгар кризиса, Мэттью Глейдис отгородился от прямого контакта с прессой. Его помощники проводили брифинги в зале пресс-конференций Белого дома, но ограничивались лишь чтением тщательно подготовленных пресс-релизов, не отвечая на вопросы, которыми бомбардировали их распаленные корреспонденты.
Мэттью не отвечал на телефонные звонки, постоянно трезвонящие в приемных. Его помощники отвечали настойчивым репортерам и известным телекомментаторам, которые хотели бы получить старые должки, что пресс-секретарь на важном совещании и не может взять трубку. Его работа состояла в том, чтобы защищать президента Соединенных Штатов.