Четвертый крестовый поход

Вскоре после коронации Алексей IV направил папе римскому собственное описание событий, дополнив его благодарностями в адрес крестоносцев. Следует помнить, что он встречался с папой в начале 1202 года, когда Иннокентий отказал молодому царевичу в помощи. Алексей стремился превзойти письма графа Гуго де Сен-Поля и дожа, чтобы противостоять непочтительным отзывам о нем крестоносцев, покинувших экспедицию в Заре или на Корфу. Как и Гуго, Алексей стремился изменить точку зрения Рима и общественного мнения Западной Европы в отношении экспедиции, которая часто воспринималась как плохо руководимая и направляемая лишь корыстью. Эта задача была непростой — крестоносцам и их союзникам приходилось работать не покладая рук, демонстрируя свои успехи и подчеркивая пользу, которую их действия принесли католической церкви. Им настоятельно требовалось загладить очевидное неповиновение папе римскому в Заре.

Основными темами письма нового императора были, во-первых, моральное оправдание действий его крестоносцев, приведших к восстановлению на престоле беззаконно лишенного власти отца, а во-вторых — радостное извещение о том, что православная церковь согласилась признать верховную власть папы римского. Естественно, спасение Исаака и свое Алексей приписывал божественной воле. Он взял на себя труд объяснить, зачем крестоносцам понадобилась осада Константинополя — хотя и не приводил подробностей военных действий. Как и в письме Гуго де Сен-Поля, здесь доказывается «совершенная непредвиденность событий», в результате чего для установления власти в городе потребовалось применение силы.

В том, что дело дошло до войны, Алексей обвиняет враждебную пропаганду узурпатора: «Он так напитал ждавший нас царственный город своими ядовитыми речами, что тот принял латинян [крестоносцев] за врагов, пришедших свергнуть древние народные свободы».Разумеется, на самом деле Алексей сознательно использовал неприязненное отношение к уроженцам Запада в своих целях. Такие воззрения были для византийцев совершенно естественны — и, конечно, оставались потенциальной угрозой для нового режима.

Затем Алексей IV обратился к вопросу, который чрезвычайно волновал папу Иннокентия — а именно к статусу Православной церкви. Он подчеркнул, насколько этот вопрос был важен для крестоносцев при решении помочь ему: «Должен признаться, что одно обстоятельство особенно склонило сердца пилигримов к помощи в нашем деле». Другими словами, крестоносцев подталкивало не земное стремление к славе или богатству, но куда более возвышенные мотивы. Далее Алексей продолжает:

«…Мы искренне пообещали, что смиренно признаем церковного главу всего христианства, а именно Римского понтифика… Мы приложим все усилия, чтобы привести к нему Восточную церковь, если божественной милостью сможем вернуться на трон. Мы прекрасно понимаем огромную честь и пользу для империи и вечную славу для себя, если в наше время и нашими усилиями христианский мир вновь обретет единство».

Алексей особо подчеркнул собственное намерение и желание признать главенство папы. Однако после всех добрых вестей всплывает указание на слабость Алексея в качестве императора и изначальную сомнительность его обещаний. Он пишет: «Мы рассудительно будем подвигать Восточную церковь со всем нашим могуществом до самого конца».На этих словах папа Иннокентий мог криво усмехнуться. Фактически Алексей заявлял, что постарается убедить православное духовенство последовать за ним — однако его власть была ограниченной, так что он не мог, как императоры прошедших эпох, приказать духовенству действовать определенным образом, будучи уверен, что они согласятся. Даже если бы Православный патриарх дал свое согласие, власть Константинополя в тот момент была столь непрочна, что священнослужители на местах могли по-прежнему действовать по-своему, если бы пожелали. Таким образом, обещания Алексея звучали фальшиво, и, по сути, единственным свершением крестоносцев было его возвращение к власти.