Четвертый лишний

Трофим опустил голову, испытывая безысходность. Чутье подсказывало, что не сегодня завтра в деле появится орудие убийства, и тогда ему точно не отвертеться. Сначала его уволят с работы, затем осудят на долгий срок, на отбывание которого настраиваться нужно уже сейчас. Несколько дней его продержат здесь, а затем отправят в следственный изолятор, вот тогда и начнется настоящий ад для него.

— На сегодня все, — закрывая папку, сказал Волынцов. — Но в заключение один вопрос.

— В заключение? — мрачно усмехнулся Трофим. Именно туда его сейчас и отправляли.

— В заключение… Трофим Игоревич, откуда вы узнали про местное поверье?

— О каком поверье?

— О кладбищенском призраке.

— О Гоголе Николае Васильевиче?… — совсем невесело сострил Трофим. — Откуда я мог о нем знать?

— Друг ваш покойный Дмитрий Евсюков мог сказать.

— А Кислицыну он на этот счет что-нибудь говорил?

— Не знаю.

— Мне Дима точно ничего не говорил. И не знал я ничего, пока бабки кладбищенские не сказали. Это уже потом, после того как Муратова убили…

— Значит, не знали?

— Но видел! Своими глазами.

— Значит, все-таки знали.

— Призраки порождают не только призраков. Они порождают маньяков. Может, у вас тут кто-то решил стать призраком и убивать по-настоящему.

— Это так же смешно, как ваша очередь за смертью, — поднимаясь со своего места, сказал Волынцов.

— Но ведь очередь существует. Нам звонили…

Следователь зевнул в кулак, устало глядя на Трофима, и с кислым видом покачал головой.

— Завтра, все завтра.

Трофима забрали из одной камеры, а доставили в другую, более основательную и за сплошной железной дверью. Лежаки здесь были с жесткими, латаными-перелатаными настилами из кожзама, и отхожее место с унитазом. Жарко, душно, от сортира нещадно воняло, зато в камере ни одной живой души, ночь Трофим провел исключительно наедине со своими, увы, безрадостными мыслями.

Утром его снова вызвали на допрос к Волынцову.

— Адвокат еще не подъехал, — буркнул Трофим.

Тяжелая голова, жара и урчащий с ужина живот не давали ему покоя всю ночь, заснул он только под утро. И сейчас в камере более-менее прохладно — можно спать, не изнывая от духоты. Лучше в ней находиться, чем в кабинете у следователя.

— Ваш адвокат сбежал, — усмехнулся Волынцов. Сегодня он выглядел намного лучше, чем вчера. И свеж, и бодр, но не весел.

— Это вы о чем? — настороженно глянул на него Трофим.

— Напал вчера ночью на случайного прохожего, который мимо кладбища проходил.

— Кто напал? Кто проходил?

— Случайный прохожий проходил, а человек в цилиндре напал. Четыре легких ножевых ранения, три в руку, одно в ногу.

— Человек в цилиндре?

— И в карнавальной маске… — кивнул Волынцов.

— Кровавые у вас тут карнавалы.

— И плащ старинный был, и цилиндр, и трость с клинком.

— Вы знаете, где я в это время находился.

— Призраки порождают маньяков, кажется, это ваши слова.

— Если это маньяк, то по мою душу, — нахмурился Трофим.

В голову вдруг пришла страшная по своей простоте мысль. Дима ничего не говорил о призраке на местном кладбище, но его убийца, видимо, об этом знал и придумал себе костюм, чтобы наблюдать за похоронами Евсюкова, и по возможности пополнить список своих жертв.

— Он ранил случайного человека, — качнул головой Волынцов.

— Всего лишь ранил. А Муратова убил… И Диму он убил. И Славу должен убить… А как он убьет меня, если я буду в тюрьме?

— Хотите сказать, что «карнавальный» маньяк хочет освободить вас из-под стражи?

— А разве он меня не освободил?

— Да вот думаю… — Следователь с силой сжал пальцами свой подбородок, выражая крайнюю степень озадаченности.

— Кто еще мог напасть на прохожего, если не вчерашний убийца?

— А если это кто-то из ваших друзей устроил этот маскарад?

Трофим думал недолго.

— Вы говорите, была трость с клинком. Клинок вынимали из трости?

Волынцов ничего не сказал, но кивнул и жестом показал, как убийца обнажает свой клинок.

— Ладно, крылатка и цилиндр, такой реквизит есть в каждом уважающем себя театре, а шпага, замаскированная под трость? Где мой друг мог раздобыть такую вещь?

— Возможно, он знал, куда вы спрятали эту вещь, — парировал Волынцев.

— Но вы же сами в это не верите! — не сдавался Трофим. — И сами сказали, что карнавальная маска — это мой адвокат!

— Сказал. В переносном смысле. И этот ваш адвокат сбежал.

— Он-то сбежал, а потерпевший остался.

— Его жизни ничего не угрожает, раны легкие, поверхностные. Тут или кто-то из ваших друзей постарался, или кто-то из ваших врагов…

— Возможно, меня возвращают в очередь… — кивнул Трофим, но свою мысль он закончить не успел, следователь перебил его.

— Очередь, очередь… И все-таки мне кажется, что это слишком сложно. И неправдоподобно.

— А если это кто-то из моих друзей, это не сложно?… Тем более у меня не осталось друзей. Евсюкова нет, Муратова нет, Кислицын… Это же Кислицын сказал вам, что это я могу ему мстить?

— Да как вам сказать… — замялся Волынцов.

— Какой он мне после этого друг?

— Странная ситуация, вы не находите? Преступник должен делать все, чтобы оставить вас под стражей, а он, напротив, дает понять, что Муратова убили не вы.