Четвертый Рим

Отец Климент, подняв с колен Иезуита, обратился к нему, с непонятными словами, которых, впрочем, не слышал никто кроме молящего.

— «Аминь, аминь», — говорил Сын Человеческий прошедшему первую мистерию и затем повернувшему назад, и так до двенадцати раз. Если же отступник и после двенадцати раз затем вернется и снова преступит, это не будет ему отпущено во веки веков так, чтобы он мог снова вернуться в свою мистерию, какова бы она ни была. Для него нет иной возможности раскаяния, кроме как если он получит мистерии от Неизреченного, который имеет сострадание во все времена и отпускает грехи во веки веков. — Тут он перекрестил Иезуита и продолжил со вздохом: — Сейчас ты недостаточно чист, чтобы участвовать в мистериях со мной. Тебе, забывшему меня, еще предстоит одна мистерия, но только от твоего служения зависит, сможешь ли ты прийти ко мне. И прислушивайся к невинным душам, — кивнул он на Орфея с Нарциссом.

Отец Климент бесстрастно вещал бывшему послушнику, еще одному из не выдержавших встречи с Предвечным. Ему было ничуть не жаль сошедшего с ума Александра. Возможно, священник мог бы войти в его сознание и как-то облегчить участь ученика, но любая мысль о каком бы то ни было участии стала чужда отцу Клименту в его нынешнем высшем состоянии духа, ибо все человеческое оставил он в бренном теле. Более того, он поймал себя на мысли, что вовсе не думает о распластавшемся перед ним Александре. Новый ученик занимал помыслы отца Климента.

«Но почему тогда я оказался здесь?» — пытал себя священник, оглядывая окружающих монаха историков. «Потому что они были не только историками, но и философами», — отвечал он себе вполне загадочно и вновь возвращался к Луцию, вспоминая Сократа, Платона и Плотина — истинных мыслителей в отличие от выращенных психушкой.

«Видно, не только прямого контакта с наставником, как понял он уже давно, но даже и встреч с выдающимися представителями человеческого рода не достаточно. Однако ни одному тварному созданию не дано вызывать богов. Впрочем, кто они такие — боги, как не те же проекции на жизненном плане? — задумался Климент. — И существуют они для каждого человека лишь в той мере и форме, как он воспринимает высшие существа. Но тогда боги существуют лишь в сознании?! И действительно, с прекращением дыхания исчезает и бог человека. В таком случае если бы ему удалось построить такой астральный план, на котором можно было бы поместить часть сознания бурята, которая занята Буддой, часть сознания Вана с поселившемся там Лао Цзы и кусочек сознания перса с Заратустрой — это и стало бы местом встречи Луция с небесными посланниками Предвечного!»

Увлеченный созиданием нового астрального плана отец Климент даже не заметил, как покинул психушку. С его последними словами послышался шелест, глаза внимающего ему Александра вновь непроизвольно закрылись, и исчезло радостное тепло, но еще далеко не сразу пришел в себя блаженно улыбающийся Иезуит. И много дней тревога, имевшая место в поучении Высшего Наставника, печалила его.

Монах молил так горько и истово, а внимал так почтительно, что историки невольно подходили к нему, теребили, ощупывали пространство вокруг коленопреклоненного отступника. Однако, как и следовало ожидать, ни чувственный опыт, ни глубинная интуиция не позволили обнаружить не существующего в материальной природе фантома, рожденного в безумном мозгу сумасшедшего монаха. С великим сожалением ученые были вынуждены признать, что рано ставить точку в борьбе с бесами. Значит, надо было продолжать свое дело.

Видя, что Иезуит полностью погрузился в себя, профессора не стали диагностировать его. Все постояли еще какое-то время, храня молчание. Вскоре историки с непрестанно творящим молитву монахом ушли, но еще долго богобоязненные психи с опаской обходили фонтан, и никто более не сомневался в месторасположении выхода оси мировой истории и божественном назначении ее хранителей Орфея и Нарцисса.

7. БОЧКА БРАГИ

Трое молодых людей весьма примечательной наружности вошли в один из самых обычных летних дней на территорию психбольницы. Дабы не привлекать к себе внимания, они проникли во дворик и, естественно, оказались у фонтана, к которому вела единственная протоптанная в траве дорожка. Первым их заметил Орфей, который, как обычно, стоял неподвижно на обломке мраморного постамента, весь отдаваясь своему будущему величию. Недалеко от него застыл полураздетый Нарцисс, который сегодня из-за теплой ласковой погоды был более в себя влюблен, чем обычно.

Незнакомцы видимо никуда не спешили, потому что, увидев обнаженного Орфея, они остановились и стали с удивлением его рассматривать.

— Как живой! — произнес самый высокий и плечистый молодой человек и повел плечами, облаченными в блестящую спортивную куртку. — Даже член в натуральную величину.

— Ну уж, в натуральную, — возразил второй его спутник, постарше и потуже в плечах, — у людей такие маленькие пенисы не бывают.

— Так то у людей, а эта статуя, у нее пропорции нарушены…