Четвертый Рим

Далее события развивались следующим образом. Больной, который десять лет пролежал неподвижно, вдруг пережил жесточайший нервный стресс, в результате которого сам вскочил с кровати, без особых усилий вырвал привинченную к полу спинку и, широко размахнувшись, ударил китайца так, что последний отлетел на несколько метров к двери и застыл на полу. Медсестра, увидев, что потолок над ней начинает подниматься, выскочила с другой стороны поднимающейся постели и ринулась, не разбирая дороги, к выходу. Второпях она наскочила на китайца и, перелетев через него, с грохотом свалилась рядом, потеряв от страха сознание. Больной же с чувством исполненного долга лег рядом с ней и закрыл глаза. Когда иступленный психолог обнаружил, что его дама испарилась, и вскочил на ноги, он увидел перед дверью трех неподвижно лежащих людей, причем ни один из них не дышал. Потрясение от этого зрелища было так велико, что похоть мгновенно его оставила. Психолог осторожно, на цыпочках, представляя собой странное зрелище человека, одетого сверху в половину смирительной рубашки, а снизу вовсе голого, перешагнул через них поочередно.

— Повесят, — бормотал он, мчась по коридору к кабинету, — или расстреляют. Нет, за три трупа обязательно повесят или перережут горло гильотиной.

От страха у психолога поднялись дыбом волосы, к тому же, несмотря на ужасное состояние, им снова стала овладевать похоть, что получило свое выражение в его облике. С поднятыми, как на сапожной щетке, волосами и прямым, как копье, членом, он ворвался к себе в кабинет, где обнаружил профессора Тойбина, излагающего его законной супруге некоторые тезисы прямо в постели. Никто не знает, что было потом, однако профессор неделю не мог сесть на заднее место, а супруга психолога удивительным образом снова его полюбила и ходила с темными кругами вокруг прозрачных от страсти глаз.

6. КЛИМЕНТ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ

Гениальное провидение Наперсткова объединило историков, и вот, преодолевая во имя истины взаимную неприязнь, они собрались на Ученый Совет во дворе. Скорее это был даже не научный шаг, ибо гипотеза о выходе в фонтане бассейна оси мировой истории за прошедшие дни прочно укоренилась в головах профессоров. Математико-статистические расчеты с абсолютной очевидностью свидетельствовали о невозможности случайного нахождения в одном месте трех величайших историков, к тому же дополняемых многими другими весьма достойными личностями. Постулаты теории Вызова-и-Ответа и антропогенных ландшафтов, а также эзотерического христианства еще более убедительно подтверждали наблюдение. Так что свидание скорее было тщательно рассчитанным с обеих сторон дипломатическим шагом.

Поскольку старожилы прочно держали оборону, переговоры начал Наперстков.

— Возвращаясь в мир действительных фактов и здравого разума, я вижу, что мое место здесь, где содержатся те немногие достойные люди, которых я знаю, — так объяснял академик причины своего появления в сумасшедшем доме.

Наперстков с Иезуитом и два профессора стояли напротив друг друга, но души их были еще весьма далеки.

— Я родился во время зимнего солнцестояния, — продолжал академик, — когда знак Девы поднимается над горизонтом. Имя моего отца неизвестно, но потому, что мать никогда не открывала его и всегда неистово молилась, я уверен: это был не человек.

«Не иначе какой-нибудь кенор», — подумалось Губину, но он не стал смущать увлеченного рассказчика.

— Слабо и немощно зимнее солнце; и мое детство также было окружено опасностями, ибо царство тьмы в мире нашего существования получило перевес над царством света. И по настоящее время я с ужасом жду каждый год прощания с летом и всякий раз снова радуюсь приходу весны, хотя и ведомо, что быть мне распятым во время весеннего равноденствия, и шепчет душа, что близятся дни отдать мне свою жизнь. Установлено число моего рождения, но переменно число смерти, ведь различно положение солнца в этот день, знаю лишь — сей год последний для меня.

От последних слов Наперсткова, так не вяжущихся с его всегдашней жизнерадостностью, все впали в какое-то оцепенение, а Губин произнес:

— До пасхи-то и осталась всего неделя. Последнее замечание никого не порадовало, а ведь надо было как-то определять свою позицию в отношении происхождения и соответственно истинного назначения деятеля.

— Те же события повторяются в жизни различных Солнечных богов. Все они одновременно и божественного и человеческого происхождения, — задумчиво проговорил монах.

— Так же, как и я! — решительно произнес Наперстков и гордо вскинул голову.

— Все эти поразительные сходства слишком многочисленны, чтобы их можно было объяснить одними совпадениями, — проронил Тойбин.