Четвертый

А вот с аэродромом вышло неожиданно – никто его не бомбил, и вообще следов присутствия кого бы то ни было не обнаружил даже многоопытный Лючикин. По всему выходило, что до него просто не успели дойти цепи, прочёсывающие местность. Что же касается результатов работы авиаразведчика, то ведь кроме гипотезы, высказанной капитаном, ничто не указывало на факт обнаружения этой посадочной полосы.

Мы ещё припомнили, что дело было с утра при низком солнце и длинных тенях, а пучки травы способствуют созданию целой кучи полосок на изображении, видимом сверху. Получается, что нам просто повезло. Или дело в том, что немцы не аэродром выискивали, а просматривали местность с целью обнаружения людей в малопосещаемых местах? Не знаю, потому что не понимаю в таких делах, но автомобили или заметные группы людей в окрестностях аэродрома не появлялись.

После доклада по радио о том, что старая хорошо зарекомендовавшая себя взлётно-посадочная полоса противником не обнаружена, нас обязали встретить на ней транспортник буквально этой же ночью – мы снова внаглянку катили на грузовике через оккупированную территорию, потому что иначе не успевали. Прилетевший борт доставил две тройки в маскхалатах, которые сразу ушли, и ещё троих мужчин в немецкой форме рядового состава, сообщивших, что остаются с нами. Среди них был тот самый старшина, про которого мы прекрасно знаем, что он майор Кирмасов по имени Георгий. Он выкатил к самолётной двери замотанный в брезентовые чехлы длинномер и спросил:

– Это ты, Ференц, ружьё просил? Получи и распишись.

Мы аккуратно сняли посылку на землю и отвезли её в укрытое от взглядов сверху место. Самолёт улетел, доставив нам обидно мало тротила – опять полсотни килограммов привезли. Противотанковое ружьё, которым нас осчастливили, оказалось мне незнакомо – вот не такой у него приклад, как я видел в кино. Да и колёса от мотоцикла смотрятся лишними, и дульный тормоз какой-то незнакомый.

В общем, это совершенно не то, чего ждал. Но если снять эту штуку с колёс и поставить на сошки, то получается похоже на ожидаемое.

– Так, товарищ старшина, – обратился я к майору по старой памяти. – Скажите хоть, как оно называется?

– Обыкновенно называется – противотанковое ружьё образца одна тысяча девять тридцать девятого года. Мы его еле выклянчили. Если бы не внимание, которое ваша группа привлекла к себе на самом верху – ни за что не достали бы.

– А, может быть, что-нибудь поновее?.. – заканючил я.

– Берите, что дают. В действующей армии и этого пока нет – перестаньте капризничать. Вы же сознательный… пионер. Должны понимать.

Делать нечего – надо учить матчасть.

Глава 7 Импровизации

За день мы наготовили фугасов, я поковырялся с очередной идеей взрывателя, а вечером двинулись к железке – на этот раз отошли к западу километров на тридцать, рассчитывая, что здесь лес вокруг путей ещё не вырублен. Так вот – он оказался вырублен. Движение поездов шло интенсивное, а подложить мину до наступления темноты даже и думать нечего, потому что коротенькие составы из паровоза, толкающего впереди платформу с камнями и ещё одну платформу с пулемётчиками, защищёнными мешками с песком, – так и снуют.

Вот один из таких паровозиков я из этого самого противотанкового ружья прямо в котёл и продырявил пять раз – весь магазин истратил. Проехав с километр, сцепка остановилась, а тут следом настоящий поезд нагоняет и надрывается гудками на всю округу. Остановился, конечно, задолго до столкновения, но котёл паровоза под мои выстрелы пришёлся тютелька в тютельку. В нём я тоже сделал пять дырочек. А потом мы драпали, потому что немцев повылазило из вагонов видимо-невидимо. Поначалу-то казалось, что удержим их огнём из пулемёта и точными винтовочными выстрелами, но – не судьба. Команду смываться подал Фимка, а выполнили её не только мы, но и взрослые дяденьки – полуторапудовое противотанковое ружьё, четыре семикилограммовых фугаса и десятикилограммовый эмгач, когда нужно сматываться – большая помеха.

– Ерунда получается, дяденьки военные, – жаловалась Ольга, посматривая на наших незваных помощников. – Нам дяденьки железнодорожники рассказали, что ни один машинист не займёт перегон, если не получит жезла. Ну, штучки такой, которую выдаёт дежурный по станции. И на каждый перегон между разъездами этот жезл один-единственный. То есть их не один, потому что если поезда идут следом друг за другом, то в пункте отправления жезл выскакивает из ящичка после того, как другой жезл, полученный от предыдущего поезда, в такую же коробочку вставят. Такая вот автоматика придумана ещё с незапамятных времён, с той поры, как изобрели электричество.

А тут, выходит, что фашисты эти же самые правила нарушают. А ведь они такие все из себя правильные и аккуратные. Что это за беспорядки?

– Бардак, – кивнул старшина. – Везде, где вы появляетесь, наступает одно только полное безобразие. Вот вы, товарищи сержанты, обращаетесь друг к другу не по званиям, не по официально присвоенным вам кличкам, а упоминаете подлинные имена.