Четвертый

А потом, когда дошла до дома, там милиция никого не пускала, и из дома вынесли на носилках два тела под простынями. Я чуть не расплакалась – думала, что это папу и маму убили, Но соседка сказала, что за ними приезжала машина, как те, в которых возят преступников, и что в неё моих родителей посадили солдаты с ружьями. Я ничего не поняла, а потом подумала, что их пришли арестовывать, а они отстреливались и прикончили двоих. Но потом сдались, и сейчас, скорее всего, находятся в заключении. В таких случаях полагается немедленно скрываться – так меня научили папа и мама. А куда можно сбежать от серьёзной организации? Правильно – в действующую армию. Лучше – прямо на фронт. А совсем хорошо – за линию фронта. Утром мы встретились с тобой на призывном пункте.

– То есть ты предположила, что предков замели, и смылась от греха подальше, чтобы не попасть в жернова НКВД, – констатировал я.

Ольга кивнула и отодвинулась – наверно, я что-то не то сказал.

Глава 8 Смена амплуа

Приземлились мы на рассвете. Прямиком к трапу подъехала «эмка» и забрала нас всех троих. Водитель неодобрительно косился на вражескую форму, в которой мы так и оставались – ни о каком переодевании в самолёте и речи не шло, к тому же было прохладно, особенно в полёте – Оля даже притиснулась ко мне, да и вздремнула часок, пригревшись под рукой. Едва проехали ворота школы, Тамара Михайловна послала и меня и подругу в медпункт, где находилось несколько медиков (врачей или фельдшеров – не знаю), которые нас придирчиво осмотрели и взвесили. Нет, мы не вместе заголяли телеса – проходили в кабинеты поодиночке. Потом был вещевой склад, где от всего трофейного обмундирования избавил нас очень добрый и заботливый начсклада, выдавший взамен отобранных парабеллумов новенькие ТТ в скрипучих кобурах, но ничем не скрасивший разлуку с сапёрными лопатками и штык-ножами. Многое из ранцев мы переложили в сидоры и переоделись в форму советского образца с петличками сержантов – комплекты оказались полностью готовыми и даже выглаженными.

Я пытался «читать знаки», соображая, что нас ожидает – вот никак не укладывалась идея с демобилизацией в реальную картину. В крайнем случае подержат под видом курсантов, подтягивая по разного рода дисциплинам, пока не исполнится нам вожделенные восемнадцать. Правда, собственной даты рождения я не знал, но с этим как-нибудь можно разобраться. И ещё не вполне понятна дальнейшая судьба Ольги. Опять же – зачем обмундировывать и вооружать тех, кого собираются проводить из рядов?

Столовую мы отыскали легко – моя спутница здесь бывала и прекрасно ориентировалась. А уже после того, как заправились за одним столом с нынешними курсантами, одетыми в гимнастёрки и шаровары далеко не первого срока и обутыми поголовно в ботинки с обмотками – тут и вызвали нас к руководству. Подполковник (подозреваю, Гуров) выслушал уставный доклад о прибытии и пригласил присесть на стулья для посетителей.

– Не в обычае нашего ведомства расформировывать сработавшиеся группы, особенно успешно справившиеся с поставленными задачами, – заехал он издалека. – Но здесь особый случай, – подполковник взял со стола бумагу и зачитал нам отрывок. – «Согласно решению медицинской комиссии сержанты Бецкая Ольга Владимировна и Кутепов Иван Александрович уволены в запас по состоянию здоровья. Переаттестация возможна после достижения ими призывного возраста». Делать нечего, ребята, – приказ есть приказ. Поэтому получите паспорта, сдайте красноармейские книжки – и свободны. подрастите и в будущем году приходите, – он тепло улыбнулся – Возьмём. Право ношения формы остаётся за вами. И не забудьте зайти за пайком.

Вот и весь разговор. Вообще-то свёрток с личными вещами мне ещё на складе вручили, Развернув его, я обнаружил и комсомольский билет, и красноармейскую книжку, и незнакомый ключ. В полученном паспорте, как положено, указана дата моего рождения – это же до середины весны ждать совершеннолетия! А паёк занял практически весь сидор – не поскупилось родное ведомство. Ещё и денежное довольствие, и вещевое – шинель с зимней шапкой. Было уже за полдень, когда мы с Ольгой выбрались за ворота и пешком направились на станцию, чтобы сесть в пригородный поезд.

* * *

По Москве шли пешком. Сначала я попросил девушку проводить меня до дому – ну не представляю я себе, как туда добираться. А потом предложил зайти, потому что маму в лицо не знаю. То есть запросто могу накуролесить. Дверь открыл своим ключом – тем самым, что дождался меня среди личных вещей.

Пусто. Только два листа бумаги на столе и один треугольничек. Мама написала, что теперь работает в полевом госпитале, но пока не знает своей полевой почты. Второе – треугольничек как раз со штемпелем этой самой полевой почты. Мама сообщает, что у неё всё в порядке и что ждёт писем.