Четвертый

Третье послание написано другой рукой. От отца. Сообщает, что освобождён, поскольку обвинение против него оказалось клеветой. Восстановлен в звании и направлен в действующую армию. Жалуется, что никого не застал дома. Оля даже всплакнула – так расчувствовалась. А я обшарил все тумбочки и шкафчики, отыскивая фотографии. Нашёл альбом – и про то, как я расту, и про то, как папу повышают в звании – судя по эмблеме в петлице, он сапёр. И самое большее – одна шпала, то есть дорос до капитана. А вообще предки у меня симпатичные и очень тепло друг к другу относятся – заметно по выражениям лиц.

Проверил почтовый ящик – нашелся треугольничек от папы с номером полевой почты и сообщением, что он здоров, чего и нам желает. Имена родителей легко устанавливались по обращениям и подписям. И, скорее всего, между собой они уже переписываются, потому что треуголничек от мамы из почтового ящика достал папа и оставил тут для меня.

Я тут же отписал обоим, что нахожусь в отпуске, здоров и с нетерпением жду встречи – а что ещё можно сделать на моём месте? Мама-то знает, что я в армии – это легко читается между строк её первого письма.

– А теперь пойдём ко мне, – дождавшись, когда я завершу свои немудрёные семейные дела, сказала Оля. – А то одна я боюсь.

Оказалось совсем не далеко – с десяток кварталов. Квартира у Бецких была немного теснее, чем у нас, но тоже отдельная и со старинной мебелью. Меня сразу командировали растопить дровяную колонку, а когда вода согрелась – отправили мыться. Потом я приглядывал за жарким – не понял, откуда взялись картошка и мясо, но получилось нажористо и вкусно. Собственно, проблем с аппетитом и в помине не было, а тут ещё бутылочка незнакомого заграничного вина. Лёгкого, но кисловатого. А потом я завёл патефон (был у нас такой в детском саду, так что я знал, как с ним обращаться), и мы стали обниматься. Вернее, как бы танцевать, но на самом деле…

– Я ведь не шугала тебя, – жаловалась подруга. – А ты словно чурбан с глазами – смотришь и ничего не делаешь.

Чуть погодя, огладив её со всех сторон и поняв, что желание мы испытываем обоюдное, а намерения у Ольги самые серьёзные, достал резинотехническое изделие, в которые мы часто упаковываем чувствительные к сырости принадлежности подрывника.

– Не надо, – отвела она мою руку, готовую вскрыть упаковку. – Последствий не наступит, потому что тот самый подкожный жир, что ты как-то упоминал, из меня весь куда-то пропал. Эффект перетренировки от больших физических нагрузок. Соответственно и некоторые явления уже пару раз не случались. Иди ко мне.

Я и пошёл. Сделал, конечно, больно, но это ведь только один раз. Уснули мы рядышком на просторной кровати и дрыхли, игнорируя сигналы воздушной тревоги. Вот если бы ветка под ногой хрустнула…

Утро оказалось замечательным. Солнце за окнами, на кухне что-то скворчит и запах кофе на всю округу. Оля уже накрывала завтрак. Обильный и плотный завтрак практикующего диверсанта, который я восхвалил словесно и одобрил действием.

– Как я понимаю, после всего этого я просто обязан на тебе жениться, – закинул я удочку, ожидая реакции. Если по классике, мне должны броситься на шею и оглушить восторженным визгом.

– Вопрос о женитьбе мы рассмотрим позднее. Пока же достаточно, чтобы ты считал себя моим женихом, – улыбнулась девушка. – Будешь?

– Да. Надеюсь, ты мне расскажешь о себе и родителях?

– Точно знаю, что они не только живы, но и на свободе. Более того – работают по специальности в одной из далёких стран и очень хотят, чтобы я к ним присоединилась. Для этого мне нужен жених, а никого лучше тебя на эту роль просто нет.

Удивительная она всё-таки, эта Ольга. Вот сейчас очередной раз призналась мне в любви, но слова для этого подобрала такие, будто речь идёт о чём-то ужасно деловом. Или забавляется, проверяя меня на догадливость? В ней всегда присутствует недосказанность, хотя нет, не присутствует, а только кажется, хотя… путаюсь. Боюсь, просто не знаю слов, которыми это можно описать. Как и её внешность.

– То есть, получается, меня отозвали из-за тебя? Чтобы обеспечить сопровождение дочери дипломата к месту работы отца? – выдвинул я единственное пришедшее мне на ум предположение.

– Тепло, – улыбнулась Оля. – Не надо, не терзайся сомнениями – скоро всё выяснится. Папины коллеги обязательно нас навестят и обо всём расскажут.

– Тебе расскажут, – поправил я.

Оля собрала посуду со стола и занялась её мытьём. Знаю – это не признак гнева, а способ взять паузу, чтобы подумать.

Потом мы гуляли, а у нас на каждом шагу проверяли документы. Вчера хоть бы один патруль остановил, а сегодня словно с цепи сорвались – и военные, и милицейские. Это, наверное, потому, что два сержанта, идущих энергичным шагом под тяжестью вещмешков – картина естественная. А они же, но под ручку – непорядок. Тогда мы пошли в ногу, и всё сразу стало на свои места, словно строевой шаг превращает людей в невидимок.