Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники

Американцы вступили в борьбу, располагая не только огромными материальными ресурсами, но и мощным потенциалом для информационной войны. Одно время на Европейском театре военных действий находилось 943 корреспондента и репортера, распространявших свои тексты по всему миру (66). А до граждан Третьего рейха западные союзники доносили текстовую информацию с помощью листовок. До 2 миллионов листовок за один раз мог взять на борт каждый тяжелый бомбардировщик дальней авиации США. Среди летчиков даже ходила шутка, что они, таким образом, снабжают противника туалетной бумагой. Хотя, безусловно, на нервы населению Германии они таки действовали. Например, перед налетами на Гамбург союзники сбрасывали на обреченный город листовки «оптимистического» содержания: «Отдохните несколько недель, затем придет ваша очередь. Сейчас затишье, после – вечный покой» (67). Использовались и другие формы психологического давления: «Как-то раз пришел сын Агнес Юрий, размахивая какой-то тетрадкой: «Ее можно не сжигать, точно такую же нам дали в школе!» Это оказалась брошюра под названием «Военные статьи Геббельса» с типично нацистским портретом воина на обложке (головорез с орлиным взором). В колонке слева были набраны фразы, которые вбивались в головы ученикам на уроках, справа – пункт за пунктом – их опровержение союзниками» (68).

В январе 1943 года в Касабланке США и Великобритания подписали декларацию с требованием безоговорочной капитуляции Германии. «Это равносильно обращению в рабство!», – воскликнул Геббельс по радио всего через несколько часов после подписания документа. Министр пропаганды в своей работе интенсивно использовал эту «угрозу порабощения», рожденную требованием «безоговорочной капитуляции», так как прекрасно осознавал, какие выгоды несет ему новый лозунг. Кроме того, в европейских СМИ имел широкое хождение геббельсовский тезис о «Крепости «Европа», надежно защищенной от большевизма германскими войсками, а от плутократии «Атлантическим валом». Уверенности европейцам придавала неудачная высадка союзников 19 августа 1942 года на побережье Франции в районе Дьеппа, закончившаяся катастрофой. «Геббельс использует сделанные в Дьеппе фотоснимки изуродованных трупов, обгоревших танков, взорванных судов, чтобы создать убедительную картину на сей раз достаточно обоснованную – неприступности «европейской крепости» нацистов» (69). Развивая тему требования безоговорочной капитуляции Германии, 18 июля 1943 года «маленький доктор» писал в своем «Рейхе»: «Победители в великой футбольной схватке, покидая поле, пребывают совершенно в ином настроении, чем были, когда вступали на него; и народ будет выглядеть совсем по-разному в зависимости от того, завершает ли он войну, или начинает ее… Военное противоборство в этой (первой) фазе войны никоим образом не могло быть названо борьбой с неизвестным исходом. Мы сражались исключительно в штрафной площадке противника…» (70) А теперь, продолжает он, от партнеров по Оси требуют капитуляции! Это все равно, «…как если бы капитан проигрывающей команды предлагал капитану побеждающей команды прервать игру при счете, скажем, 9:2. Такую команду, которая пошла бы на это, справедливо осмеяли и оплевали бы. Она ведь уже победила, ей надо только отстоять свою победу» (71).

Хотя задним числом эти фразы могут показаться надуманными, они создавали у читателя нужные автору «картинки в голове», наглядные образы, рисующие окружающую действительность в выгодном для Германии свете, что-то из серии: «Русские с британцами находятся в сговоре, чтобы добраться до нас; к счастью, в Англии беспорядки, а у нас есть наш лидер». Разрушение логической причинно-следственной связи является одним из главных приемов (и симптомов) профессионально сделанной пропаганды.

Еще раньше, чтобы снизить остроту восприятия мировой общественностью фактов физического насилия над гражданами нацистская пропаганда активно использовала многочисленные эвфемизмы. Например, гестапо не арестовывало граждан, а «подвергало предварительному заключению», нацисты не грабили собственность евреев, а «брали ее под надежную охрану». Вторжение в Польшу официально именовалось «полицейской акцией», а последующие убийства поляков стали «экстраординарной акцией по умиротворению».