Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники

У нового оружия даже еще не имелось названия. Шварц ван Берк предложил назвать его «Фау-1», следующее «Фау-2» и так далее. («Фергельтунг» в переводе с немецкого – «возмездие»). Но первая же неделя эксплуатации «Фау-1» так разочаровала Гитлера, что он просто запретил упоминать о «чудо-оружии» по радио и в прессе, хотя сам предварительно широко рекламировал его, вызвав немало паникерских публикаций в иностранной прессе. 1 июля 1944 года Ганс Фриче, комментируя по германскому радио вялую реакцию немецких СМИ на применение нового оружия, заявил: «Мы, немцы, очень сдержанно высказывались по поводу эффекта, произведенного новым видом оружия. Мы могли позволить себе эту сдержанность, зная, что раньше или позже Британия нарушит то молчание, которым она в первое время пыталась прикрыть действия, производимые «Фау-1». И мы были правы. Отчеты, получаемые из Британии в течение последних дней, показывают, что действие этого первого удара, нанесенного Британии новым видом вооружения, становится слишком очевидным» (87).

Вскоре появилось сообщение о «Фау-2». Гитлер дал указание подчеркнуть, что за ним последует еще более мощное Фау-оружие. Возможно, имелись в виду ракеты нового поколения или реактивные истребители «МЕ-262». Последние, к слову сказать, выпускались на заводах «Шкода» в оккупированной Чехословакии – столь велико было доверие немецких заказчиков к надежности чешских производителей, вроде бы и подневольных.

Но «оружие возмездия» не помогало – войска союзников захватывали все новые области рейха и приближались к Берлину, а немецкие города под бомбежками вражеской авиации неуклонно превращались в руины. Мрачный берлинский анекдот того периода: «Гитлер, Геринг и Геббельс стоят у окна рейхсканцелярии и смотрят, как в Берлин торжественным маршем входят войска союзников. Геббельс радостно говорит: «Теперь от возмездия им не уйти!» Остальные смотрят на него, как на сумасшедшего, а Геббельс ехидно объясняет: «А где же они теперь будут жить?»» (88)

Тем временем, на оккупированной советской армией территории участились случаи изнасилований и мародерства, что опять попыталась использовать уже изрядно потрепанная машина нацистской пропаганды. Помощник Геббельса, доктор Вернер Науман, в частной беседе признался, что «наша пропаганда относительно русских и того, что населению следует ожидать от них в Берлине, была так успешна, что мы довели берлинцев до состояния крайнего ужаса» (89). К концу 1944 года Науман почувствовал, что «мы перестарались – наша пропаганда рикошетом ударила по нам самим». Теперь тон пропаганды изменился. В то время как от империи Гитлера отрывали кусок за куском, а Берлин разрушали квартал за кварталом, Геббельс переключился с запугивания на подбадривание; теперь людям говорили, что победа поджидает за ближайшим углом. «1 марта (1945). Фюрер дал мне указание опубликовать в немецкой печати подробные рассказы о Пунической войне. Пуническая война, наряду с Семилетней, – это тот великий пример, которому мы можем сейчас следовать». «В новой передовой статье я еще раз в успокаивающем тоне и в абсолютно уверенной и независимой манере привожу аргументы, которые еще могут вселить в сердца немецкого народа веру в победу» (90).

Однако чуда не происходило, наоборот – хаос усиливался. «В отдельных деревнях и городах бесчисленным изнасилованиям подверглись все женщины от 10 до 70 лет. Против этого мы развернем теперь широкую кампанию внутри страны и за границей. Генерал-полковник Гудериан изъявил готовность зачитать перед представителями нашей и зарубежной печати известное воззвание маршала Жукова и затем произвести публично допрос ряда офицеров, возвратившихся к нам из Позена и неоднократно видевших собственными глазами произведенные опустошения и совершенные зверства» (91). И позже – усталая запись: «Заявление Гудериана о большевистских зверствах, сделанное германским и иностранным журналистам в Берлине, не имеет успеха, которого я вообще-то ожидал. Гудериан говорил слишком патетически и красочно, а свидетели, пожалуй, немного устали от предыдущих показаний в различных учреждениях, так что не смогли уже выступить свежо и свободно. Этим также объясняется, почему данное мероприятие не находит в нейтральной прессе отклика, которого я ожидал. В Стокгольме или издеваются над этими показаниями, или вышучивают их» (92).