Четыре беса

Банг Герман Четыре беса

Герман Банг. Четыре беса

I.

 Раздался звонок. Мало-помалу публика занимала свои места; топот на галерее, болтовня в партере, выкрики мальчишек, торгующих апельсинами, заглушали музыку, -- и, наконец, тихо вошли в ложи равнодушно скучающие господа, и ждали.

 На очереди был номер "Les quatres diables". Это видно было потому, что уже и сетка была натянута.

 Фриц и Адольф выбежали из уборной в фойе артистов. Поспешно шли по коридору, так что серые плащи колотились около их ног. Постучались в дверь к Любе и Луизе, позвали.

 Уже обе сестры ждали, и дрожали от возбуждения, совсем закутанные длинными светлыми плащами, -- а дуэнья в криво надетом капоте, без устали крича дискантом, металась без толку взад и вперед с пудрой и притираниями.

 -- Пойдем, -- позвал Адольф, --пора.

 И побежали дальше, совсем потеряв голову, охваченные тою лихорадкою, которая овладевает всеми артистами, когда они почувствуют на своих ногах трико.

 И еще громче кричала дуэнья.

 Люба спокойно откинула свои длинные рукава и протянула руки к Фрицу. И быстро, не оглянувшись и не сказав ни слова, машинально провел он напудренной кистью по ее протянутым рукам вверх и вниз, -- как всегда.

 -- Пойдем! -- опять позвал Адольф.

 Вышли рука об руку, и ждали. Стали у выхода, и слушали оттуда первые такты любовного вальса, под который они обыкновенно работали:

 

 Amour, amour,

 Oh, bel oiseau,

 Chante, chante

 Chante toujours.

 [Любовь, любовь, / О, прекрасная птица, / Пой, пой, / Всегда пой. -- фр.]

 

 Фриц и Адольф сбросили свои плащи на пол, и стояли блистая в своих одеяниях цвета розы, но такой бледной розы, почти белой. Их тела казались нагими, -- виден был каждый мускул.

 Музыка перестала играть.

 В конюшне было совсем пусто и тихо. Только несколько конюхов, ни на что не обращая внимания, тяжело передвигали ящики с овсом.

 И опять послышались звуки вальса: "четыре беса" вышли в манеж.

 Взрыв рукоплесканий прозвучал для них как неясное грохотание. Ни одного лица не различали.

 И казалось, что все фибры их тел уже дрожат от напряжения.

 Адольф и Фриц быстро сняли широкие плащи с Луизы и Любы, и плащи упали на песок. И сестры стояли под огнями сотен фонариков, точно голые в своих черных трико, -- как две негритянки с белыми лицами.

 Раскачались в сетке и начали "работать". Казалось, что они летают голые туда и сюда между бряцающими качелями, среди их блестящих латунных шестов. Обнимали друг друга, схватывались, возбуждали себя взаимными зовами; как будто белые и черные тела любострастно сплетались и потом опять разъединялись, вновь сплетались и опять разъединялись в манящей наготе.

 Все шире звучал усыпляющий томящий ритм любовного вальса, и волосы женщин развевались, когда они пролетали в воздухе, широко раскидывая черную наготу, -- как атласную мантию.

 Все не кончали. Теперь "работали" друг над другом Адольф и Луиза наверху.

 Как смущающий ропот долетали к ним наверх рукоплескания. В это время в ложах артистов (где и постоянно возбужденная дуэнья в своем небрежно надетом розовом капоте стояла, высовываясь вперед, и аплодировала своими голыми, звучными руками) гости усердно наблюдали "бесов" в свои бинокли, стараясь подметить секрет их одежд, о котором много говорили в мире артистов.

 -- Oui, oui, у них совсем голыя бедра.

 -- В том и секрет, что видно ляшки, -- говорили в ложе артистов, перебивая друг друга.

 Толстая наездница из цирка "Карусель XVI столетия", m-lle Роза тяжело отложила свой бинокль в сторону.

 -- Нет, они совсем без корсетов, -- сказала она, обливаясь потом.

 "Четыре беса" продолжали работать. То голубой, то желтый менялся электрический свет, пока они проносились в воздухе.

 Фриц вскрикнул; повиснув на ногах, руками он поймал Любу.

 Потом они отдыхали, сидя рядом на трапеции.

 Над собою слышали они оклики Луизы и Адольфа. Люба, запыхавшись, говорила о Луизиной работе:

 -- Voyez donc, voyez! [Итак, смотрите, смотрите! -- фр.] -- говорила она.

 Луиза висела на ногах Адольфа.

 Но Фриц не отвечал. Машинально уцепившись руками за маленькую висячую ступеньку, он пристально смотрел вниз, на ложи, светлые и неспокойные, которые протягивались под ними ярко-окрашенною каймою.

 И вдруг замолчала Люба, и пристально смотрела туда же, смотрела до тех пор, пока Фриц не сказал, как бы отрываясь от чего-то:

 -- Наша очередь.

 И она встрепенулась.

 Опять уцепились они за висячую ступеньку и ринулись вниз, и повисли на руках, словно хотели испытать силы своих мускулов. Потом легким прыжком опять сели на ступеньку. Радостными глазами мерили они расстояние между трапециями.

 Вдруг вскрикнули оба:

 -- Du courage! [Здесь: Смелее! -- фр.]

 И Фриц бросился задом наперед на самую далекую трапецию, а наверху Луиза и Адольф закричали что-то вместе, -- долгий крик, беспрерывный, словно хотели они разбудить зверя.

 

 Amour, amour,

 Oh, bel oiseau,

 Chante, chante,

 Chante toujours.