Четыре дня в начале года тигра

Несмотря на угрозы звонившего, Монтилья передал рамку в полицию, после чего отправился на встречу с министром просвещения Росесом.

Канатоходец

Алехандро Р. Росес всего около месяца как стал министром просвещения, и ему тут же пришлось совершать действия, явно не входящие в круг его обязанностей: он-то полагал, что должен присматривать за школами, а не выступать в роли частного детектива.

Это коренастый светлокожий человек с круглым лицом, темными глазами, усами-щеточкой и прической, как у мексиканцев времен Панчо Вильи. «Я причесываюсь так, чтобы скрыть лысину», — говорит он. Но даже и без этой прически он очень похож на латиноамериканца, и его изыскания в области культуры направлены на то, чтобы как-то умерить наше излишне американизированное сознание при помощи испанского и доиспанского наследия. Известен он как ведущий некогда знаменитой колонки в «Манила таймз» — «Росес и тернии», разысканиями и области филиппинской фиесты, трудами о сариманрк — волшебной птице из фольклора наших мусульман моро, а также художественной прозой — почти исключительно о петушиных боях. У него мягкие манеры и негромкий, чуть визгливый голос, но он показал, что смелость у него есть, и моральная и физическая. Смелость первого рода требовалась, чтобы пригласить такого поэта, как Хосе Гарсия Вилья, в Дальневосточный университет — а Росес сделал это; смелость второго рода понадобилась, чтобы пуститься за украденными рукописями Рисаля, чем Poсес и занялся, не подумав, с какими опасностями это сопряжено. Теперь же понадобятся и та и другая смелость, чтобы, совершив этот шаг, преодолеть все последствия подвига, который необъяснимым образом вызвал кое-где куда больше гнева и негодования, чем само похищение уже вызволенных рукописей.

Претензии же сводятся к следующему: Росес ходил по очень непрочному канату; он балансировал на трапеции, чрезвычайно ненадежной с этической точки зрения. Все это было проделано достаточно ловко, однако он должен был понимать, что делать этого не следовало вообще.

Рукописи возвращены, но имел ли он право вступать в переговоры с ворами? Не лучше ли было смириться с гибелью рукописей, чем оказывать вору такую честь: ведь член кабинета вступил с ним в переговоры, он упрашивал преступника?..

Праведно негодующие вопили: «Никаких сделок с преступниками!»

Росес говорит, что ни в какие сделки он не вступал; его критики утверждают: отвратительно здесь уже то, что он начал переговоры.

К счастью или к несчастью — в зависимости от того, с какой стороны посмотреть на эти споры, — Росес нимало не задумывался над этическими тонкостями, когда директор Монтилья сообщил ему, что какой-то человек предлагает за выкуп вернуть рукописей Рисаля — человек, у которого, вне всякого сомнения, рукописи действительно были.

Росес просто велел Монтилье переадресовать того человека к нему. Это было в четверг, 1 февраля. В тот же день часов около трех в кабинете Росеса раздался телефонный звонок. Голос в трубке сказал по-тагальски:

— Это Рисаль, господин.

Росес спросил, каковы их требования, и услышал ошеломляющий ответ: за похищенное — полтора миллиона песо. Цена поднялась.

— Но откуда мне знать, — спросил Росес, — что рукописи у вас?

— Kami ро ang nagbalik ng frame[70].

Тут следует отметить, что в тагальском языке множественное число первого лица вовсе не обязательно обозначает одного человека; но Росес уверен, что на другом конце провода были двое, которые говорили поочередно, выдавая себя за одного. Разговор шел преимущественно по-тагальски.

— А, — сказал Росес, — так это с вами я говорил сегодня утром?

— Нет, мы звонили мистеру Монтилье.

— Но человек, с которым я говорил утром, сказал, что это он прислал рамку.

Ни с каким таким человеком Росес не разговаривал — он просто намеренно запутывал звонивших, чтобы подтолкнуть их к раскрытию еще каких-либо данных о себе, вызвать их на откровенность, может быть даже на рассказ о том, как произошла кража.

В конце концов он дал понять, что его убедили и он попытается наскрести выкуп.

— Когда мы получим деньги?

— Ну, это зависит от того, как скоро министр финансов одобрит выделение средств.

— А разве нельзя одобрить сейчас же?

— Я попробую, но ведь затем это должно быть одобрено президентом, а после него — конгрессом.

Все это, конечно, было чистым вздором: Росес просто хотел создать впечатление непреодолимой бюрократической волокиты, а заодно осторожно намекнуть, что со временем получить деньги удастся. Надежда — и только она — заставит похитителей поддерживать с ним контакт, а это ему и нужно было.

Разговор кончился тем, что голос на другом кон-III провода выразил удовлетворение: наконец-то нашелся хоть один человек, согласный вести переговоры о возвращении рукописей.

На следующий день, в пятницу, снова звонок. Что уже сделано, чтобы получить деньги? Росес объяснил, как трудно пробить такое дело, пока нет явного доказательства, что рукописи у них. Звонивший предложил выслать страницу по почте.