Четыре дня в начале года тигра

— Тут меня никто не пристрелит? — спросил Росес.

— Если боитесь, — сказал человек, — поднимите стекла в машине.

Скоро он вернулся с небольшой коробкой. Сев в машину рядом с Росесом, вынул нож. У Росеса перехватило дыхание. Но человек всего лишь открыл ножом крышку коробки. «А ведь тут мог бы быть и пистолет», — пошутил министр. В коробке под скомканной бумагой лежала рукопись «Не прикасайся ко мне». Связной извлек ее.

— Вот она, — сказал он, вручая рукопись Росесу. — И не забудьте: вы должны позаботиться о нас.

Росес сунул рукопись под водительское сиденье… Он развернул машину, и они выехали с пляжа. Почти сразу же за воротами связной вышел. Перед этим опять обмотал руку платком: так он открывал и закрывал дверцу машины, чтобы не оставить отпечатков.

— Могу я пожать вашу руку? — сказал связной.

Росес пожал ему руку и быстро отъехал. «Я мчался с превышением скорости, ехал на красный свет, нарушал все правила: мне нужно было, чтобы какой-нибудь полицейский на мотоцикле увязался за мной для охраны, и надо же — ни одного!»

Приехав в министерство, он потребовал «две самых холодных бутылки «севен-ап», которые только можно достать», потом принялся звонить в газеты.

В ящике его стола лежала рукопись, нанесшая смертельный удар дряхлеющей империи.

Угрызения совести

Все вышеизложенное — история возвращения рукописей в том виде, как ее поведал Росес. Но есть но меньшей мере еще две версии.

Согласно другой — похитители вступили в контакт, воры получили минимум десять тысяч песо и все рукописи были возвращены одновременно; Росес же передавал их частями — ради ажиотажа и паблисити.

Согласно другой — похитители вступили в контакт с семьей Росеса, которая и выкупила рукописи, а затем разыграла драматический спектакль со всеми ними встречами, чтобы поднять репутацию министра просвещения.

По поводу первой версии Росес говорит: «Где бы я взял на это деньги?»

По поводу второй: «Все знают, что мой отец (дон Рафаэль Росес) никогда бы такого не позволил».

Кое-кто считает невероятным, чтобы похитители согласились вернуть рукописи без денег: ведь невозможно же так очаровать преступников, что они вдруг стали патриотами. Но Росес подчеркивает, что похитители в течение двух месяцев не могли реализовать добычу. Они, должно быть, рассчитывали, что на первое же их требование откликнется вся нация, что тут же будет учрежден фонд по спасению рукописей. Ничего подобного не произошло.

«Во время переговоров, — говорит Росес, — я очень боялся, что кто-нибудь через газеты предложит какую-то первоначальную сумму, а там, мол, поторгуемся». Это бы только вдохновило воров. «Собственно, — говорит он, — люди действительно звонили и предлагали внести часть выкупа, но мне удавалось разубедить желающих помочь».

Поняв, что денег за рукописи они не получат, похитители вынуждены были в конце концов изобразить из себя патриотов, видимо в надежде, что это уменьшит тяжесть преступления.

Росесу высказали немало упреков за обещание «иммунитета» ворам. На это он отвечает: «Я обещал только одно: я не буду использовать встречи с их связным для того, чтобы арестовать их. И свое обещание я сдержал. Что до подписанного мною заявления, в котором я обещал не возбуждать судебного преследования и не называть их, то оно ведь не имеет юридической силы и даже может быть использовано против них. Ведь под присягой я буду обязан, опознать связного».

Росес жалуется, что его дело изображают так, будто он не желает, более того, боится ареста преступников.

«Больше всего я хочу задержания воров, суда над ними и судебного приговора — только так выйдет наружу вся правда».

Он полагает, что когда правда выйдет наружу, придется допросить двух официальных лиц из Комиссии по столетнему юбилею.

Если замешаны сотрудники Комиссии, то становится понятной та легкость, с которой была совершена кража: сотрудники могли в любое время взять рукописи, сунуть их в портфель и спокойно выйти; или их сообщники могли остаться в помещении после закрытия, ночью выкрасть рукописи и ускользнуть через окно.

Допустил ли Росес ошибку, вступив в переговоры с ворами?

Те, кто настаивает на том, что без денег не обошлось, ханжески утверждают: платить выкуп столь же преступно, как и требовать его. И даже если Росес ничего не заплатил, прикрывать похитителей во время переговоров не только неэтично, но и недопустимо — человеку, занимающему такой пост, нельзя опускаться до роли эмиссара уголовного мира.

Мало того, один его приятель, священник, заявил ему, что содеянное им сомнительно в моральном плане. Общение с ворами есть само по себе зло — скорее надо было позволить сжечь реликвии.

Росес возражает: «Допустим, отец, что украли оригинал рукописи Библии, а у вас есть возможность вернуть его путем сделки с ворами; что бы вы предпочли: вступить в сделку или пусть она горит?»