Четыре дня в начале года тигра

Решение не ново — оно стихийно использовалось и до нас. Например, греки низвели чужеземного захватчика (вероятно, имея в виду финикийцев) до мифической фигуры Кадма, чье единственное назначение — роль посредника, через которого греческая культура получила новое орудие: алфавит, символически изображенный в виде зубов дракона, посеянных Кадмом. И англичане изгнали из своей истории римских завоевателей, так что теперь события I века до Р. X. читаются не как римское завоевание Британии, а как приобщение британской культуры к дорогам. Похоже, в конечном счете любой завоеватель растворяется в том орудии, которое он предположительно принес.

Но какова взаимосвязь орудия как культуры и народа как истории?

Роль чужого алфавита в греческой культуре очевидна: с одной стороны — разобщенность греков (зубы дракона прорастали вооруженными воинами, убивавшими друг друга); с другой — величие греческого-искусства, науки, поэзии, театра и философии. Эпохальна и роль дорог в английской истории: с одной стороны, прорезав леса, болота и горы, они распахнули Британию для вторжений англосаксов, датчан и норманов; с другой — сделав остров проходимым из конца в конец, превратили его в единое культурное целое и подготовили становление английской нации.

Под таким же углом можно по-новому рассмотреть и историю Филиппин. Нам еще предстоит исследовать воздействие новых орудий на нас в XVI и XVII веках. Открытия обещают быть богатыми: ведь речь пойдет не более и не менее как о процессе формирования филиппинца, о том самом процессе, который мы обыкновенно ограничиваем национально-освободительным движением XIX века. Но если Мак-Люэн прав, если средство и есть сообщение, тогда процесс перестройки филиппинского сознания, преображения филиппинца должен был начаться сразу после знакомства с новыми западными орудиями — что и подтверждается экономическим «кризисом» в начале Конкисты, кризисом, который сегодняшний социолог, вероятно, охарактеризовал бы как культурный или «футуро»-шок.

До Конкисты экономика Филиппин явно была простым воспроизводством: одни регионы (к примеру, Центральный Лусон) производили достаточно продовольствия, другие (Бисайские острова) периодически страдали от голода, но нигде не возникало избытка, который мог бы стать основой настоящей экспортной торговли. Экономическое равновесие было настолько шатким, что его нарушило появление даже малочисленной чужеземной армии, а на какое-то время возникла и угроза краха. Однако вместо краха мы наблюдаем превращение простого воспроизводства в экспортную торговлю: страна, едва покрывавшая собственную потребность в рисе, начинает экспортировать его. Из китайских документов нам известны статьи филиппинского экспорта в доиспанские времена: воск, хлопок, жемчуг, черепаший панцирь, бетелевый орех и джутовая ткань. В этом списке нет продуктов сельского хозяйства. И вдруг Филиппины начинают экспортировать рис, сахар, табак, кофе, копру, коноплю, индиго — и даже кое-какие пряности и шелк! Экспорт риса продолжается до середины XIX века и падает только после 1870 года, когда с развитием сельского хозяйства на Негросе наша экономика переключилась на производство более выгодных экспортных культур, таких, как сахар.

Нетрудно соотнести экономические факторы, обусловившие эти перемены, с технической «революцией» XVI и XVII веков: с введением плуга, применением буйволов, с началом промышленного производства сахара, строительством дорог, мостов и фабрик, с акклиматизацией новых растений — кофе и табака. Эти эпохи нашей культуры теперь — наконец-то! — анализируются и получают должное место в истории Филиппин. Но вот на человеческий фактор, как ни странно, пока еще не обращает внимания никто. Если рисовые поля так и выглядят, как они выглядели в допотопные времена, то что же, значит, не изменился и человек, шагающий за плугом? Неужто плуг как средство не оказал воздействия на него и на образ его жизни?

Не умея понять, что культура есть история, мы выдвигаем два тезиса в опровержение теории Мак-Люэна. Хотя эти тезисы взаимоисключающи, они часто выдвигаются одновременно и вместе.

Первый тезис: вторжение Запада и западных орудий нисколько не повлияло — а если и повлияло, то в чрезвычайно малой степени — на нас и нашу культуру. В доказательство обычно приводится либо старинный обычай, доживший до наших дней, либо социальный институт, возникший еще в доиспанские времена.