Четыре дня в начале года тигра

Короче говоря, наши азиатские соседи не дали нам ни одного из основных компонентов цивилизации. Сколько бы мы ни подчеркивали древние контакты с ними в попытке скрыть их пренебрежение к нам, от исторических фактов не уйти. К тому же мы настолько раздули значение этих контактов, что некоторый скепсис пойдет нам на пользу. Поставим вопрос так: какой могла бы быть «подлинная» история Филиппин, если бы не 1521 год? Ответ мы найдем в фактах. Если бы не было западного вторжения, если бы распространение ислама продолжало идти на спад, а Азия проявляла все то же безразличие, то мы сегодня жили бы на манер обитателей Папуа или Самоа. Филиппины были бы маленьким заповедником язычества в Тихом океане с отдельными мусульманскими городами-государствами на побережье, с отдельными царствами, расположенными по течению рек в глубине страны, с отдельными поселениями племен в горах, и ни одно образование не знало бы о другом, не говоря уж об «Азии», — совершенно так же, как илонготы сегодня ничего не ведают о самбалах или о чем другом, что не входит в круг интересов племени. Иными словами, не было бы никаких Филиппин (или как бы там ни стала называться эта страна), и филиппинцев бы не было, и «истории» тоже. Совершенно очевидно, что именно так сложилась бы наша судьба; и говорить, будто наше географическое местоположение в Азии есть залог нашего вхождения в азиатскую цивилизацию, значит идти наперекор фактам, ибо в этом вопросе сама история свидетельствует против Азии.

Столетиями существовали наши пресловутые связи с Китаем, уже вступившим в культуру бумаги, а мы продолжали писать на древесной коре.

Столетиями существовали наши пресловутые связи с Индией, уже создавшей культуру книги, а мы продолжали писать на древесной коре.

Столетиями существовали наши пресловутые связи с арабами, уже обладавшими культурой книгопечатания, а мы продолжали писать на древесной коре.

Но через тридцать лет после встречи с Легаспи мы сделали первый шаг в культуру бумаги, книгопечатания, книги.

Теперь поставим вопрос так: если Азия нами не интересовалась, то были ли и мы равнодушны к Азии?

Обыкновенно мы говорим, что в «дозападные» времена мы поддерживали обширные торговые связи с соседями, что мы тогда были народом мореплавателей и «кораблестроителей». Однако характер нашей культуры, так и не сделавшейся индуистской, буддистской или конфуцианской, ставит под сомнение эти претензии. Если мы действительно путешествовали по всей Азии в те времена, то нам не нужно было бы дожидаться азиатских миссионеров — мы бы сами познакомились с чужими верами в торговых гаванях, как поступали купцы других стран. Поскольку этого не произошло, то, скорее всего, наши связи с Азией были отнюдь не так обширны, как нам сейчас нравится думать.

Вот чем полезно изучение культуры как истории: можно очистить историю от исторических суеверий, поскольку культура сама по себе есть доказательство, с помощью которого поддается проверке история при отсутствии иных доказательств, — дали же остатки Критской культуры ключ к реконструкции истории Минойской империи. Важны свидетельства не только того, что было, но и того, чего не было: «Одиссея», повествующая о путешествиях, полна косвенных указаний на их мелкомасштабность и неподготовленность, а это значит, что греки времен «Одиссеи» еще не были настоящими мореплавателями.

Ну а что мы получим, если подвергнем подобному анализу древнюю историю Филиппин? Отсутствие религиозных влияний мы уже отметили. Теперь отметим почти полное отсутствие морской тематики в филиппинском фольклоре, отсутствие тем более необъяснимое, если вспомнить, что морская мифология есть даже у таких убежденно сухопутных народов, как греки и римляне. В нашем же фольклоре если и встретится герой-путешественник, то он плавает по рекам — это Хуан Тамад; богиня любви приходит у нас не из пены морской, а с горных вершин — это Марианг Макилинг; духи у нас селятся либо в лесной чащобе, либо под землей — это асуванг и матанда са пунсо. Когда же это морские девы, напоминающие сирен, или ритуалы, связанные с морем, то можно не сомневаться: их появлением мы обязаны соприкосновению с Западом. Если и есть у нас странники моря, то обычай требует непременно хоронить их в земле (в отличие от викингов, подлинных мореплавателей). Да и бороздили они моря только близ берегов — подобно героям «Одиссеи», — так что не слышно даже, чтоб добирались до Лусона.