Четыре дня в начале года тигра

«Однако прошла целая неделя, и ничего не изменилось. Только патрульные самолеты прилетали каждый день и кружили над городом — два часа утром и столько же после обеда. Мы все гадали, что же предпримут японцы, поскольку они не давали никакого отпора. Иногда самолеты летали очень низко, по ни одна зенитка не открыла огонь. Доморощенные стратеги потом утверждали, что если бы американцы сразу после первой бомбежки перешли в наступление, для взятия города им хватило бы менее пяти дней. Японцы были в Багио не так уж долго, чтобы успеть укрепиться. Оборонительных сооружений у них почти не было, кроме неглубоких окопов и стрелковых ячеек на перекрестках важных дорог. Даже партизаны — а их было полно в городе — могли бы малыми силами парализовать противника в городе. Однако наступление на Багио все затягивалось, и кемпейтай[37] за это время частично выловила, а частично распугала партизан. Какие-то личности, выдававшие себя за партизанских связных, распространяли всякого рода слухи, которые поначалу приводили людей и восторг; но по мере того, как дни складывались в недели, а недели в месяцы, люди просто переставали верить во что бы то ни было. Более того, поскольку американские самолеты все методичнее бомбили жилые районы, мы начали задумываться, не ведут ли эти связные двойную игру».

Японцы сосредоточивались на окраинах: в Лукбапе, в Кэмп Джон Хэй, учительском городке, в военных лагерях и в районе правительственных резиденций. Но когда американцы (а ведь их наверняка наводила разведка) начали бомбить Багио, они не трогали окраины, где сидели японцы, а засыпали бомбами центр города, где скопилось гражданское население.

«И поэтому мы были в ужасе, когда целая эскадрилья американских бомбардировщиков сбросила смертоносный груз на район между рынком и ратушей. Там погибли несколько человек — все сплошь филиппинцы. Перед ратушей было сложено несколько сот мешков с рисом — все это сгорело. Вообще-то нам было все равно — рис получали только японцы да коллаборационисты. Но сгорели и все регистрационные документы: записи рождений, смертей, браков, недвижимости и т. д., а восстановить их невозможно. Вот это потом обернулось большими неудобствами, когда требовалось документально подтвердить, кто есть кто, кому что принадлежит, кто чего лишился».

Бездомные ютились в кафедральном соборе, в колледже св. Людовика, монастыре Святого семейства и приходских церквях — тысячи людей на пространстве в несколько акров. Хуже всего то, что авиация разбомбила водопровод и линии электропередач: город был погружен во тьму, а из-за недостатка воды и отсутствия канализации возникла угроза эпидемий. И если беженцы не дрожали от страха под бомбами, то их тошнило от вони, они страдали от полчищ мух и жажды, которая многих заставляла пить из сточных канав.

Несчастные люди набивались в церкви, монастыри, больницы, полагая, что их-то уж американцы бомбить не будут. А чтобы обезопасить себя наверняка, крыши больниц метили огромными красными крестами. Отдавая должное японцам, следует сказать, что они в этих местах не укрывались».

Но когда выяснилось, что американцы не столь благородны, мир, казалось, сошел с ума — из него исчезла всякая логика.

Монастырь Святого семейства превратили в эвакопункт — монахини занимали только один угол здания. Как-то утром одна монахиня проснулась от странного предчувствия. Молясь в часовне, она слышала гул моторов. Однако ничто, кроме приказания матери-настоятельницы, не могло заставить ее прервать молитвы. А в то утро она словно зачарованная вышла наружу, чтобы взглянуть на самолеты. Они летели, сверкая на солнце, но в них не было никакой красоты. Она вся похолодела от страха и поделилась своими опасениями с другой монахиней.

«В два часа того же дня в церкви шла служба. Служил преподобный отец Карлу. Позади него стояли монахи монастыря Святого семейства. Кругом — беженцы. Послышался рев самолетов. И тут же ужасный взрыв потряс церковь до основания. Земля содрогнулась так, что людей сбросило с церковных скамей. И настал ад кромешный. Вопли и крики наполнили церковь. Три монахини лежали на полу, их белые одеяния окрасились кровью. Одна из них, совсем молодая, была без головы. Другая тоже убита наповал — на груди у нее зияла огромная сквозная рана. Третья, еще живая, ужасно мучилась — ноги ей как топором отрубило. В луже крови лежала мать, прижимая к себе младенца. Их убило одним осколком. Стонал молодой испанец — ему размозжило правую ногу. Он умер от шока через несколько минут. И множество раненых, которые взывали о помощи».

Если самолеты не бросали бомбы, то на бреющем полете без разбора поливали город пулеметными очередями. Временами нельзя было отделаться от впечатления, что все это лишь забава для пилотов, садистская забава. К примеру, пилот двухфюзеляжного П-38 имел обыкновение, разминаясь перед убийствами, совершать фигуры высшего пилотажа, словно мальчишка-задавака.