Тенденция эта обязана своим появлением факторам более сильным, чем ораторское искусство Макартура. У Нимица просто-напросто не было войск, которые он мог бы использовать для прыжка от Лейте к Формозе (Формоза входила в его зону действий), между тем как Макартур уверял всех, что Лусон он возьмет теми же силами, что и Лейте. Помимо этого, австралийцам не нравилось, что их район обойдут, предпочтя ему центральную часть Тихого океана. В результате, поскольку Макартура некуда было больше пристроить, ему решили позволить «освобождать» Филиппины. Хотя об этом решении объявили значительно позже, наша судьба была решена во время июльского совещания в Пёрл-Харборе — там же, где нас вовлекли в войну.
В книгах по военной истории, описывающих битвы Освобождения, все происходит словно в вакууме — там страдают только участники боевых действий. К счастью, среди тех из них, кто уцелел, были люди, записывавшие пережитое. Одно из самых живых описаний такого рода — заметки (их хватит на целую книгу), сделанные неким жителем Багио. Его воспоминания о тяготах войны, особенно о двух с половиной месяцах, которые он с семьей провел в убежище, когда американцы сравнивали «город сосен» с землей, ранее не публиковались.
Автор — назовем его Франсиско X. — горный инженер по профессии, в декабре 1941 года вместе с семьей укрывался в доме монсиньора Билье, епископа Багио. За гостеприимство мистер X. уплатил с лихвой — он построил убежище возле кафедрального собора: большое укрытие в форме креста со стенами их сосновых бревен, со скамьями и флюоресцентными лампами. В этой землянке самые разные люди — священники и миряне, филиппинцы, испанцы, китайцы, бельгийцы, итальянцы и скандинавы — на себе испытали, какой ужас переживает человек, когда вокруг рушится город.
«Через много месяцев после возвращения американцев в Багио, — говорит мистер X., — люди все еще прашивали: «Зачем уничтожили Багио? Почему американская авиация разрушила Багио? Разве в Багио было много японцев?» Разрушение некогда прекрасного города всех повергло в ужас».
Уничтожение началось, как дар Трех Волхвов от американцев жителям гор, потому что в первый раз американские самолеты совершили налет на Багио и день Богоявления, 6 января 1945 года.
Первый налет привел обитателей убежища в восхищение. Было около десяти утра, день Трех Волхвов, когда семья господина X. услышала в небе шум моторов.
«Мы увидели двенадцать самолетов — они шли, выстроившись стрелой, с юга на север, на средней высоте. Шли строго заданным курсом. Но вдруг последний отвалил в сторону. Он отклонился к востоку, сделал широкий полукруг и начал пикировать Завывая, как тысяча дьяволов, он стремительно несся на город. И когда мы решили, что он неминуемо врежется в деревья и дома, он вдруг выровнялся. Одновременно послышалась пулеметная стрельба. Горя от возбуждения, напуганные стрельбой, мы бросились вниз и помчались в убежище, как суслики в норку, — и миряне, и священники. А потом вдруг раздался смех, начались разговоры. Кто-то сказал: «Ну, теперь уж недолго» — и все опять засмеялись».
Второй налет тоже не очень напугал ждавших освобождения людей. Казалось, в бомбардировке была и своя логика, и забота о гражданском населении. От партизан пришло предупреждение, что второй налет будет в десять утра 8 января.
«Ровно в 9.30 в небе появились самолеты. Шли три эскадрильи по двенадцать машин в каждой. Они сделали три круга над городом, а затем принялись за свое черное дело. С дьявольским воем один за другим стали пикировать на город. Сыпались бомбы, и скоро к небесам вознеслись столбы дыма где-то в районе Тринидад — там были склады снабжения и награбленного оборудования фирмы, «Мицуи», этого концерна-хищника. По черным клубам дыма мы поняли, что главная цель самолетов — склады горючего и смазочных материалов.
Тут нам впервые по-настоящему пришлось воспользоваться убежищем, и к этому отнеслись даже с воодушевлением. Флюоресцирующий свет создавал приятную атмосферу в мрачном туннеле. Когда со стороны Тринидад донеслись первые глухие взрывы, отец Франсис предложил читать литанию Всех Святых. В убежище монсиньора она стала ежедневным молебствием, но при последующих налетах американской авиации к ней добавили «Аве Мария» и «Патер ностер».
Почти два с половиной месяца после первой бомбардировки Тринидад мы практически не выходили из убежища. После того памятного дня число людей в усадьбе епископа увеличилось раз в десять. Убежище было рассчитано на тех, кто жил в доме, но уже через несколько дней в него набилось человек сто — как сардины в банке. Для семидесяти там место еще кое-как нашлось. Но приходили все новые и новые люди, оставшиеся без крова, моля пустить и и укрытие, и пришлось воззвать к силе и милосердно молодых семинаристов, чтобы они вырыли еще одну траншею для новых беженцев».
После первых бомбардировок Тринидад разнесся слух, что американцы прорвались на шоссе Кеннона и скоро захватят Багио.