Четыре единицы

– Ты правда надавал ему по лицу?

Хуан обиделся:

– Я же говорю, сначала сломал нос. Потом выслушал, все же не чужие люди. Потом вступил с ним в сговор. Вот, признаюсь вам. Признаюсь, но не раскаиваюсь.

Кэн с Анной переглянулись. В их глазах играли искры, словно не было в истории их дружбы вчетвером темных пятен, словно они сидели в ресторанчике где-то в центре Сеула, словно вот-вот в дверь вбежит Джун с надменной улыбкой на губах и кинется на них с объятиями. И все же, темные пятна были, они не забыты. Раны на сердце Анны все еще кровоточили, хоть она и пыталась все эти годы не обращать на них внимания.

– Какие наши дальнейшие действия? – Кэн пытался сообразить, можно ли здесь было курить.

– Пока сидеть тихо. Подписывать бумажки, делать вид, что со всем согласны и не будете бороться. Джун пытается прощупать почву других экспертов, не сдадутся ли в последний момент. Он их выбирал по всему миру, но сами понимаете, перед лицом опасности они могут со всем согласиться.

– С чем, со всем? Прости, я немного торможу, – Анне хотелось разобраться, но мозги словно наполнились разбегающимися в разные стороны букашками.

– Запрет на репродуктивные технологии. Запрет на врачей-репродуктологов. Запрет на будущее.

– Понятно.

На часах было девять вечера, а разговор уже исчерпал себя. Виски не приносило ни радости, ни покоя, поэтому они на автомате потягивали из своих стаканов.

– Хуан, ты говорил, что мы сможем выстоять в этой битве?

– Я говорил, что надеюсь на это. Если нет, все закончено.

– Все закончено для людей, – Кэн повторил на автомате, словно фразу из телепередачи.

Глава 6

Следующий день заседания Международного суда мало отличался от первого. Те же желтые ленты, скучающие журналисты, высокопарные слова на разных языках. Хуан зевал пятый раз за последние полчаса, журналист в первом ряду опасливо на него поглядывал, словно боясь быть проглоченным.

– Скука неимоверная.

– А что за женщина в начале нашего ряда?

– А эта? Это Мэрил Стайнс, она представляет Бельгию, – Хуан слегка хохотнул. – Это как с олимпиадой: стране-организатору должны обязательно дать медаль. Слышала что-то про репродуктологию бельгийскую? Вот и я не слышал. Но конкретно Стайнс хороша, да и не работает она в Бельгии. У нее клиника где-то в Калифорнии, что ли? Уж не знаю, каким образом уговорили ее вытащить из-под полы свой бельгийский паспорт, но согласилась она приехать только из-за одного человека.

– Из-за кого?

– Из-за тебя, Эни. Это было условие.

– В смысле?

– Джуну нужна была именно Бельгия для проведения этого фарса. Тут и законодательство повеселее, да и дом теперь его: люди, связи, ты понимаешь, – она кивнула. – Но правительство никак не соглашалось, мол, без нашего представителя невозможно столько потратить на организацию. Перерыв всевозможные списки, он обнаружил гражданство у Стайнс. Полетел к ней, долго уговаривал, но она ни в какую. Тогда он предоставил фамилии участвующих коллег, Стайнс обратила внимание на твою и согласилась. О причинах не упоминала. Я думал, она еще в первый день к тебе подойдет, но, как видишь, делает вид, что не знает тебя.

– Она и правда меня не знает.

Хуан развел руками.

– Никто так и понял этой смены гнева на милость. Джуну она была нужна, он сильно и не спрашивал.

– Да, как и меня. Внести в списки и даже не спросить, согласна ли я в этом участвовать.

– Он знал, что ты откажешься. По личным причинам. Поэтому тебя просили в вашем Министерстве, – Анна пристально посмотрела на друга, он осекся на полуслове. – Ты же знаешь его возможности.

– Да, Хуан, я прекрасно знаю его возможности, – она чеканила каждое слово и буравила его глазами.

– Мое сообщение тебе ничего бы не решило. Только испортило бы нашу первую вечеринку по приезде.

– А так она превратилась в попойку в баре.

– Говори за себя, – Кэн подмигнул им двоим и поднес палец к губам, призывая обратить внимание на полукруглую кафедру перед ними.

К концу второго дня перечисления бесконечных списков участников, их достижений и значимости в жизни общества, зачитывания протоколов заседаний на пяти языках и бесконечных зевков Хуана дверь шумно распахнулась и в зал влетел Джун.

Высокий, что совсем нетипично для корейца, смуглый, с взъерошенными густыми волосами он летел к кафедре походкой юноши, не обращая внимания на окружающих людей, встающих его приветствовать, на журналистов, расступающихся перед ним как море, на оживившийся зал. Он все еще был красив, с правильными чертами азиатского лица и светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Взгляд этих глаз был холоден и резок как лед на морозе, это было видно даже с последних рядов. Простое поло небесного цвета он нес словно мантию короля, стильные темно-синие брюки по фигуре подчеркивали непринужденность его отношения к заседанию. Вокруг все были в деловых костюмах.