Ба! это было всё ещё ничего!
Помолодев ещё более, чем он это был во времена девиц Манчини и Аржанкур, он умудрялся в мельчайших безделицах удовлетворять своего идола и приводил её из одного изумления в другое. Но нельзя думать, чтобы это была для него лёгкая вещь. Честолюбивая не знала границ; она с таким тщеславием наслаждалась своим неожиданным счастьем, что воображала себя выше даже самой королевы, и не кланялась более ей, когда королева входила туда, где она находилась. Достаточно было ей только что-либо пожелать, чтоб это самое желание сделалось уже законом.
Однажды, неизвестно к чему, она сказала:
— Мне ничто более так не нравится, как серый экипаж.
На другой день Людовик XIV сказал ей.
— Посмотрите, какая прекрасная погода, какое чудное солнце; не желаете ли прокатиться в карете?
— Если мой принц будет участвовать в этой прогулке, (так она величала своего именитого любовника), я с удовольствием поеду.
— Поедемте, — ответил он.
И подав ей руку, он повёл её через все покои до подъезда дворца, пред которым нетерпеливо топотали восемь лошадей, запряжённых в карету. Как лошади, так и самый экипаж были светло-серого цвета; на экипаже виднелся герб, на котором красовался её вензель, смешанный с вензелем короля. За каретой ехала свита, Фургоны, верховые, великолепный портшез и огромное число прислуги в одинакового цвета ливреях.
Это был полный поезд и вполне королевский, потому что одни только королевские особы ездили в восемь лошадей.
Входя в экипаж, в полном упоении от счастья, она в нем нашла золотой ящик с эмалью, содержаний в себе десять тысяч луи и полный серебряный-вызолоченный сервиз великолепной работы.
— Как это всё восхитительно!.. Как это восхитительно! И как я люблю вас, мой дорогой принц, — повторяла она беспрестанно.
— Знаете ли, — спросил король, — какая эмблема того цвета, который вы предпочитаете?
— Нет, но скажите же мне её скорее; я уверена, что это что-нибудь очень милое.
— Милое, в самом деле, так как это называется
— Любовь без конца!.. такова будет наша! — вскрикнула она, бросаясь на шею своего любовника с поцелуями, которые его совершенно опьяняли. — Вы более не Людовик Великий, вы — Людовик
— Подождите, — сказал он хитро, — вполне оценивать мое очарование…
Экипаж ехал быстро, сопровождаемый своим царским поездом, через аллеи, приближаясь к загородному дворцу.
— Куда вы меня так везете? — спросила прелестная Мария, упоенная великолепными рысаками, среди страстного разговора наедине.
— Вы это скоро увидите, прелестная герцогиня, потому что я сам не знаю хорошо этой местности, лишь только понаслышке.
— Еще какая-нибудь любезность, я бьюсь об заклад! Ах! Государь, вы балуете меня, вы просто преисполняете меня счастием.
— Я хочу вам доказать, что ни одно вышедшее из этого божественного ротика слово, не может быть потерянным словом.
Тут послышались крики, залп из ружей, виват; карета въехала под триумфальные ворота и остановилась.
— Посмотрите, сказал король.
— Где мы находимся?
— Как! окончательно вы все ещё не отгадываете?
— Совершенно отказываюсь.
— Вы не узнаете Марли?
Удивление отняло у неё дар слова, или уж она не находила, что сказать; она видела прежде
— Как это великолепно! Как великолепно! — повторяла она, всплеснув руками. И, обняв короля, прибавила своим голосом, подобным голосом сирени: — В самом деле, я вас слишком люблю! Вы, только одни, в состоянии заставить себя так любить!
А в это самое время её жених, обезумев от ревности, боролся между своих друзей, чтобы покончить с жизнью от того отчаяния, которое ему причинила его неблагодарная невеста.
Глава двенадцатая
Версаль не был ещё окончен, хотя на него уже было положено более двухсот миллионов, что в то время представляло полный годовой доход Франции, а король находил его все ещё не совсем в своем вкусе.
Он отказался от С.-Жермена уже по известным нам печальным причинам; Венсен был мрачен и плохо устроен, Фонтенебло было далеко расположено, одним словом; его величество искал новое приятное местожительство, удобное, в особенности же уютное для тесной связи. Ему говорили о Лувесиене, но он рассудил, что потребуются слишком значительные издержки, чтобы устроить там что-нибудь хорошее. Одно желание фаворитки решило выбор Марли.
Хотя в настоящее время была только весна, а желание это было выражено в начале февраля, но дело пошло так быстро, что все преобразование оказалось действительно волшебным.