Четыре фрейлины двора Людовика XIV

— Тем лучше; вы будете меньше ими озабочиваться, это не повредит вашему полному выздоровлению. Я в восторге видеть, что ничего нет более важного, и назначаю вам близкое свидание.

— Вы смеетесь, милая кузина.

— Ах! решительно, вам всё нужно сообщить… Правда, больной, пленник… Знайте же, что только вчера, и это не старая история, сами увидите, опираясь на руку короля и любуясь водными чудесами Марли, Мария де-Фонтанж принялась вздыхать при виде лодочек, разукрашенных флагами, бегающих по Сене: «Ах! — вскричала она. — Каким прекрасным должен быть праздник на море! Неужели я никогда не буду на нем присутствовать?»

На что король, как настоящий влюбленный, отвечал: «Моя прекрасная герцогиня, в конце этого месяца я намереваюсь ехать в Дюнкерк, праздновать Нимегский мир, сделав смотр своей эскадре; будете ли вы так добры меня туда сопровождать?» Итак, было решено, что не только весь двор, но и все дворянство Франции и Наварры 30 июня съедется в Дюнкерк.

— Это чудесно! Но как же он должен её любить, чтоб так предупреждать её желания?

— Вы ревнивы!.. Избавьтесь от этой странности, мой милый Ален. Послушайте, милости короля очень кратковременны… Неверная к вам вернется, говорю вам; это мое дело.

— Следовательно, это решено, — продолжала она, не давая ему выразить свою мысль. — Я вас оставляю; я вам прощаю, что вы мною пренебрегали; я вам отсрочиваю свидание в Дюнкерке, на вашем корабле, на 30 июня.

Вслед затем, она улетела как птица.

Наш герой, не предугадывая её плана, почувствовал себя утешенным одним только её посещением и её разговором. Есть такие счастливые натуры, откровенные и честные, распространяющая вокруг себя впечатление великодушной и утешительной симпатии.

Тягость, которую на него произвело его долгое совещание с обер-гофмейстериной, счастливо облегчилась. Он жалел только об одном, о том, что он позволил, при своем приезде, поглотить себя своей плачевной страстью до такой степени, что всем ей пожертвовал, даже пренебрё родственницей, так заслуживающей его внимания.

Свидание, которое она ему назначала, и до которого оставалось менее трех недель, причиняло ему живое удовольствие, и это единственно при мысли увидать там её и девицу де-Бовё, которая не могла не присутствовать в этой поездке, где у ней было её обычное место в свите их высочеств.

Наступающий вечер застал его в этих приятных размышлениях. Укрепленный и благорасположенный, он велел себя вооружить на ночную прогулку, приказал Мари-Ноэлю принять те же предосторожности, так как улицы были не совсем безопасны наконец, после десяти часов, он отправился в путь, самой темной ночью, которую только можно себе представить.

Глава двадцать четвертая

Упрямство Бретонца. — Сражение с бродягами. — Ален находит защитника, у которого не достаёт выдержки (постоянства).

Этот мрак, покрывавший город, мог иметь свое преимущество, но только для искателей дурных приключений, а не для честных людей.

Фонари, назначенные, чтоб освещать некоторые опасные проходы, горели так слабо и были так редки, что было бы все равно, если б их совсем не было.

Следовательно, надо было знать в совершенстве Париж, чтоб отваживаться на прогулки в подобных обстоятельствах и чувствовать себя столь же ловким в обращении со шпагой, как и смелым при встречах с грабителями.

В смелости не было недостатка ни у г-на Кётлогона, ни у его товарища, но у них обоих было слишком недостаточное понятие о топографии местности, чтобы удачно направиться при таких плохих условиях.

Ален имел слишком высокое мнение о своем ясном воззрении моряка, искусного находить Восток и насмехаться над туманами. Квартал, куда он намеревался идти без проводника, был один из самых опасных. Уже видно, что следуя своему решению не уезжать из столицы, не узнав зачем маркиза де-Монтеспан, так таинственно в столь морозную ночь приезжала в жилище продавца косметики квартала св. Жака де-ла-Бушери, он хотел допросить этого человека, даже если б ему пришлось заплатить за его признание ценою золота. Это было безумно под каким бы то ни было видом; но наш упрямый бретонец смотрел на цель, а не на препятствия.

Он начал подозревать об их существовании, только когда увидал себя, после долгого часа ходьбы, окончательно заблудившимся в переулках, куда он, наверное, никогда не вступал ногой.

— Гм! — сказал он верному Мари-Ноэю, доверчиво следовавшему за ним, — можешь ли ты мне сказать, где мы находимся?

— О! ба! — воскликнул тот, — а разве вы этого не знаете?

— По чести сказать, нет, а ты?

— Гей, я, когда вы идете, я иду не беспокоясь туда, куда вы меня ведете.

— Ну, что же! мой милый, мы заблудились.

— Стой! стой! — сказал спокойно бретонец.

— Совершенно заблудились.

— Тысячу чертей, это очень неприятно, если у вас есть спешное дело. Но вот, без упрека, мы с вами в четвертый раз кружимся вокруг той же кучи домов, чтоб снова очутиться пред этим скверным домишком.

— Как, животное, ты это заметил и не обратил на то мое внимание?