Четыре года в Сибири

На рыночной площади стоит Илья Алексеев. В руке он держит листок с надписями, сделанными прямым почерком унтер-офицера Зальцера. Это список предметов, которые нужно купить. Теперь крестьяне Забытого больше не могут располагать как угодно своими деньгами и тратить их без толку, каждый должен покупать то, что идет на пользу ему самому и общине. Илья Алексеев и Зальцер стали настоящими диктаторами. Со своей точностью и организационным даром Зальцер разработал до мелочей продуманный план, который теперь необходимо воплотить в жизнь.

Сначала закупались различные сельскохозяйственные орудия, теперь пришла очередь закупки скота. Сведущей рукой выбираются и после упорного торга покупаются коровы, телята, овцы, свиньи, лошади. Завистливыми глазами другие, которые раньше только пренебрежительными словами отзывались о самых бедных крестьянах, смотрят, как те могут теперь купить себе прекрасную корову, крепкую, сытую лошадь или какую-либо другую великолепную скотину.

Третье место сбора крестьян и переселенцев – это маленький почтамт; здесь тоже стоит много телег. Возле них, на них, вокруг них лежат, стоят, спят, разговаривают крестьяне, их жены и дети. Громкая неразбериха голосов людей и животных, крики, лай, мычание, блеяние.

- Это здесь пишут письма в плен? – спрашивает один крестьянин.

- Да, папаша, там в почтамте. Мы должны подождать, пока он придет.

- А кто же он такой?

- Немец, такой же человек, как все мы, точно такой же человек, и белый, а не черный, как нам всегда рассказывали, только он очень большой и разговаривает очень четко, его легко понять.

- Смотрите, смотрите! Вот он идет, это он!

Я на голову выше людей невысокого роста. Они все ждут меня, с любопытством, с надеждой, со страхом. Рядом со мной идет полицейский капитан.

- Расходитесь, братцы, нам нужно пройти! – говорит Иван Иванович гремящим, довольным грудным голосом.

- Начальник почты! Подойди сюда! Хочу посмотреть хоть разок, правильно ли у тебя все тут организовано. Еще хочу послушать, не орут ли все еще твои служащие на народ. Теперь, Федя, с Богом, к работе! И всемогущий пробивает себе дорогу через толпу.

Во вместительной комнате, которая служит для отправления писем крестьян, сидят за четырьмя столами восемь молодых почтовых служащих, которые усердно пишут открытки полевой почты. Грохот пишущих машинок – это что-то новое, необычное.

Они быстро выучили немецкие буквы и теперь могли безошибочно писать адреса. Работа продвигалась быстро, так что мне приходилось проверять только правильность написанных адресов и исправлять ошибки в отдельных случаях.

Сначала дела шли очень тяжко, так как крестьяне даже не знали самых обычных выражений. Их просьба достигала высшей точки в передаче «приветов». Отец, мать, сестра, брат, столько-то тетушек, племянниц, племянников «передавали привет», это было все, и для получателя это означало, что упомянутые люди еще живы.

- Но вы бы лучше написали, что произошло у вас в деревне за прошедшее время, как вы поживаете, что нового у вас в хозяйстве, потому что все это заинтересует его больше чем приветы, – советовал я озадаченному крестьянину.

- Коричневая маленькая корова отелилась... картошка в этом году очень хорошо уродилась... овес частично сожгло жарой... курятник увеличили... Еще у тебя родился брат, его назвали Александром, его уже окрестили и он будет крепким мальчиком..., – произносил он тогда, запинаясь.

Пальцы порхают над клавишами пишущей машинки, из тарахтящего устройства выскальзывает чистая открытка, на ней появляются отчетливые немецкие буквы, имя, полк, батальон, рота, место, лагерь, барак – все готово! Я подаю открытку упомянутому человеку.

Боязливо и робко приходили они ко мне... маленькие фигуры, бедно одетые, едва ли соответственно сезону. Мужчины с толстыми, растрепанными волосами, на голове даже в самое жаркое лето толстая меховая шапка, русская рубашка с вышитой каймой и у шеи застежка с пуговицами, пояс или простая веревка на поясе. Залатанные и засаленные брюки, с сильно растянутыми коленями и снова порванные, на ногах высокие валенки. Женщины в пестрых, даже веселых платьях, перехваченных поверх груди, на голове тоже пестрый платок, из под которого выбивались каштановые или белокурые волосы. На них тоже частично были сапоги, частично хорошие ботинки, в большинстве случаев, однако, «лапти», обувь из сплетённой бересты. Часто они так же ходили и босиком как их дети и мужья. Почти у всех их были ясные, немного печальные глаза, которые мы так часто встречаем у этого народа.