Четыре года в Сибири

Его радость не знала границы. Он обнимал меня множество раз, он снова и снова хватал деньги, ронял их на стол, чтобы обнять меня снова.

- Я должен поблагодарить тебя, Иван...

- Вздор, что за чушь! Это я должен благодарить, твою Фаиме я должен благодарить!

Он со всеми усилиями пытался предложить мне что-то поесть или выпить, но я отказывался.

- Не злись на меня, пожалуйста, я хочу к себе домой, Фаиме ждет меня. И еда там тоже уже приготовлена.

Моя меховая торговля распространялась. Деревни, которые я регулярно посещал, стали сборными складами товаров. Купленные партии становились все больше и больше. Нередко мне было жаль посылать великолепные шкурки. Я откладывал некоторые из лучших для Фаиме.

В конце ноября наступила первая большая волна холода. Термометр постоянно показывал от 25 до 30 градусов мороза. Теперь преодоление далеких расстояний для людей и лошадей становилось почти невозможным.

 – Только один-единственный раз, моя дорогая, отпусти меня еще раз в Забытое; это будет действительно в последний раз, я тебе обещаю.

- И я не смогу видеть тебя, Петруша, все семь дней? Это очень долго! Но если ты так хочешь ехать... Я хочу все время думать о тебе и чувствовать, как это, если тебя больше нет рядом и я, все же, могу ждать тебя. Я хочу снова чувствовать это счастье, с самого начала испытать это снова.

Так я поехал один. Фаиме осталась дома.

Закупки в Забытом были закончены.

Вместе со старостой я выхожу в ночь. Господствует убийственный холод, и абсолютная темнота, хотя на самом деле едва ли четыре часа вечера. Небо усеяно звездами, которые светят неописуемо ясно. Мы направляемся к застывшей реке.

С сильным треском, похожим на удары грома, иногда лопается лед. Затем снова вокруг нас воцаряется заколдованная тишина. Зима нагромоздила в этой пустоши снеговые массы прямо-таки фантастических размеров. Тайга стала похожа на низкий маленький лесок, деревья ломаются под тяжестью снега. С большим трудом приходится постоянно очищать от снежных сугробов двери и окна в избах.

Забытое, кажется, вымерло. Скоро оно полностью впадет в зимнюю спячку.

Под высокими, толстыми валенками очень звонко хрустит снег. Он такой жесткий, что почти не отличается от льда.

- Ты должен остаться здесь на несколько дней, братец, – говорит деревенский староста, – идет сильная буря. Ты не сможешь проехать со своими людьми.

- Но я должен идти, потому что обещал. Ведь я не свободный человек, ты это знаешь!

- Пусть так, пусть так, мой дорогой, но ты ведь не можешь просто так рисковать жизнью твоих людей, это чистое безумие!

- Мы возьмем с собой больше провизии и питья, тогда мы точно прорвемся.

- Тебе хорошо говорить! Но будь благоразумен! Обещание полицейскому капитану – это смешно! Ты должен думать о своей жене, брат, о твоей прекрасной черноволосой жене! Она выплачет себе все глаза, если вы пропадаете. Я видел, как она тебя любит. Она будет плакать так долго, пока не высушит свои глаза. Или ты думаешь, например, вас можно будет найти? Прежде чем растает весь этот снег, никто не найдет вас в ваших снежных могилах.

- Но, может быть, ты ошибаешься, друг мой, может, буря начнется позже, определенно на один день позже!

- Вот, взгляни, у большой звезды буря. Она послезавтра придет в Никитино и самое позднее через три дня будет у нас.

Нерешительно я останавливаюсь. Что мне делать? Как я смогу дать знать Фаиме и полицейскому капитану, что мне придется опоздать на несколько дней? Мысль о Фаиме, о ее страхе за меня, подтачивает мою уверенность в себе и заставляет меня колебаться.

- Братец, – мужик хлопает меня по плечу, – я вижу, что ты все-таки разумный человек, ты остаешься у меня?

- Нет, я так не могу! Я обещал моей жене, что приеду и капитану также. Я должен считаться с этим. Я хочу в любом случае попытаться! Пурга, впрочем, может продолжаться только несколько часов.

- Ты даже не знаешь, что значат несколько часов в пурге при таком морозе.

- Я оставлю весь товар у тебя. Потом ты отошлешь его мне. Пошли, мне нужно поторопиться, я не могу теперь ни минуты, пошли, быстро!

- Ты искушаешь Бога!... Ты грешишь против него!... Ты совершаешь преступление!

Я спешу с мужиком в его избу, прошу его разбудить обоих сопровождающих солдат, которые с храпом наслаждаются своим послеобеденным сном, потом запрягаем лошадей, грузим вдоволь продовольствия, и наполняем все принесенные термосы чаем, смешанным с алкоголем. Внезапно разбуженные, заспанные люди путано торопятся, поспешно приступают к работе, одеваются, затягивают свои матерчатые пояса вокруг толстых шкур как можно плотнее, и натягивают глубоко на лицо меховые шапки.

Я на прощание захожу в избу. В середине стоит деревенский староста. Он тоже в шубе.

- Я поеду сопровождать тебя, братец...!

- Боже всемогущий! Спаси и сохрани их всех на опасной дороге! Не отворачивайся от них, даже если они, грешные дети, забывают тебя, Боже...! На коленях, перед красным углом, в свете лампад, молится сестра старосты. Она крестится и низко кланяется перед иконами.