Четыре крыла Земли

– Нелогично, – сказал рав Хаим. – Если мы сейчас двинем назад, то публично признаем свое поражение. Повсюду разлетится – «выселенцы» смирились. Можно дальше выселять. Пойми – наших временщиков не волнует, сколько кого погибнет в результате их политики. Им главное, чтобы сейчас было гладко. Не удастся – значит, придется придумывать что-то новое. А вот если мы сейчас вернемся, значит, флаг вам в руки, господин Ольмерт, мы и трех шагов не можем сделать без того, чтобы в штаны не наложить! Отдавайте врагам нашу землю всю по границу шестьдесят седьмого года, которую, если помнишь, Абба Эвен{Министр иностранных дел и вице-премьер Израиля в 60-70-х гг.} называл границей Освенцима».

– Хаим, – перебил его Натан. – Чтобы утереть нос Ольмерту, ты готов, ты готов рискнуть семьюдесятью жизнями?

– Нет, – отвечал рав Хаим. – Я не хочу рисковать ничьей жизнью. Но если мы сейчас сдадимся и тем самым поспособствуем будущим «размежеваниям», то со временем на нашей совести окажется не шестьдесят жизней, а сотни тысяч.

* * *

Долго смотрел вслед Натану рав Хаим, когда тот побрел к двум соснам, возле которых оставил свой рюкзак. Он пытался понять, что творится в душе старого друга. Пытался и боялся.

А сосны были совершенно одинаковые – коренастые, разлапистые. Только одна была живая, а другая – мертвая. Рисунок ветвей одной в точности повторял рисунок другой, но у одной с этого каркаса бахромой свисала хвоя, а у другой тонкие голые веточки черными червяками вились в лунном воздухе.

Рав Хаим привстал, чтобы посмотреть, куда это столь решительно устремился Натан.

Остальные давно уже стояли, надев рюкзаки, и ожидали команды. Удивительно было, насколько поселенцы, будучи по натуре анархистами, оказались в ту ночь дисциплинированы. Никто не стал прохаживаться мимо спорящих в отдалении вожаков, молча намекая, что, мол, хватит дискутировать, пора и в путь. Сидели тихо на успевшей остыть земле, подложив под себя рюкзаки, из которых съестные припасы уже частично успели перекочевать в неприхотливые поселенческие желудки, и ждали.

Решение у Натана Изака созрело довольно быстро. Укрепляло его в этом решении то, что в рюкзаке у него лежал разобранный «узи».

* * *

– Алло, папа? У меня сумасшедшая новость. Помнишь того Ахмеда, которого мы поймали две недели назад на плато Иблиса? Ну, который с кинокамерой... Ага, ага! Так вот, представляешь, он накопал для меня какие-то потрясающие сведения о том, кто стоит за этими «Мучениками». Я, правда, не все понял, он говорил все больше загадками. Мол, Канфей-Шомрон продан и куплен, и он даже знает, кем, и что здесь хотят сделать. Он боится оставаться в Эль-Фандакумие и пешком идет сюда, на нашу базу. Доберется – все объяснит.

В телефоне на несколько мгновений застыло задумчивое молчание. Затем отец заговорил непривычно взволнованным голосом:

– Это потрясающе! Если я завтра выступлю в Кнессете с сенсационным разоблачением... Слышишь? Как только он придет, немедленно звони мне! Срочно! Я должен с ним сам поговорить!

* * *

Замыкающим быть всегда удобно. Не надо самому устанавливать скорость и ритм движения. Знай волочись за последним, да время от времени подгоняй его, чтобы не шибко отставал. Ты смотришь в затылок, а тебе в затылок не смотрит никто. И к тому времени, как они оказались на той полянке, где на них два с половиной часа назад чуть было не набросились собаки, Натан уже успел продумать все нюансы.

– Скорее! – крикнул Натан Иегуде Кагарлицкому, когда они достигли той тропы, с которой два часа назад свернули влево. – Не отставать!

Иегуда удивленно оглянулся. Он, собственно, и не думал отставать. Не лезть же на шагающего впереди Эвана. Вредный, однако, мужик этот Натан. Хмыкнув, Иегуда ускорил шаг и обогнал Эвана – пусть теперь Натан потерроризирует его. Тот безропотно пропустил «русского» вперед и зашагал следом, почему-то поминутно оглядываясь. Натан меж тем остановился, чтобы поправить что-то в кроссовке. Эван тоже остановился, чтобы подождать Натана. Натан поднял голову и махнул рукой – иди, мол. Эван двинулся дальше. Как раз в этом месте тропа заворачивала за скалу, и оттуда можно было отправиться назад, в Элон-Море, но оттуда же начинала свой путь и другая тропа, которая, петляя, взвивалась прямо на тянущийся на запад хребет. Именно второй путь и выбрали поселенцы. Поначалу эту тропу конвоировали ряды стоящих по обе ее стороны плоскомордых кактусов, каждый в полтора человеческих роста. Эван вскоре скрылся из виду. Натан тотчас же развернулся и на цыпочках сделал несколько шагов в обратном направлении. Затем сообразил, что Эван его все равно не слышит, и припустил назад, туда, где они совсем недавно допрашивали Гассана и жарко спорили с равом Хаимом. Очень скоро он достиг этой полянки и прислушался. Все было тихо. Похоже, его пока не хватились.

Он осмотрелся. В лунном свете склон ущелья вставал белой стеной, с которой свисали пучки травы. Напоминало Котель – Стену плача, Плачущую стену, the Wailing Wall. Пучки травы набухли во тьме, как большие черные слезы.