Четыре крыла Земли

Коби стоял и молчал. Молчали солдаты, не сводя с него глаз. Неужели их командир прикажет им совершить подлость? И поселенцы тоже смотрели на него в упор. Но в их взглядах скорее читался интерес, и даже насмешка. Они были готовы к любому повороту событий, хотя им и было жаль этих мальчишек из Тель-Авива и Хайфы, Беэр-Шевы и Тверии, перед чьей еще не окрепшей совестью сейчас поставят такой невыносимо тяжелый экзамен.

Рав Фельдман вспомнил, как во время уничтожения Канфей-Шомрона Ронит Штейн, дочь Менахема, прокричала в микрофон: «Солдаты! Я здесь родилась! Я здесь прожила всю жизнь! Здесь родились две мои дочери! Я никуда не уйду отсюда! Мне некуда идти!» И тогда какой-то парнишка вышел из рядов магавников, сорвал берет, швырнул его оземь и, прокричав «Да пошли вы все к черту!». Зашагал прочь. Поселенцы, набившиеся в синагогу, а также стоящие у окон и вдоль дороги, разразились овациями. Но не успел «отказник» пройти и десяти шагов, как к нему подскочили ЯСАМники в черных комбинезонах, заломили руки и, скрутив, поволокли в скотовозку. Впоследствии рав Фельдман пытался узнать имя храбреца и во сколько месяцев тюрьмы власти оценили его порядочность, а так же чем ему можно помочь, но поиски ни к чему не привели.

Коби нерешительно достал из кармана пачку «Ноблесса», вытряхнул сигарету и закурил. Табачный дым обжег легкие, не успевшие еще реанимироваться после слезоточивого газа. Коби закашлялся, и по щекам его потекли слезы. Тишина сгущалась. Только звенели беззаботные осы, рисуя узоры над головами собравшихся, да заполонившие все окрестные скалы даманы – горные кролики, – пугающиеся любого шума, вдруг осмелели и повысовывали из расселин вечно улыбающиеся мордашки. И в эту тишину ворвался сначала рокот мотора, а затем и визг тормозов.

Вывернувшись из-за поворота, на поляну въехал и резко остановился буквально за два метра от стоящего с края Ицхака Бен-Ами старенький красный «Фиат», и оттуда выпорхнула курносенькая пигалица с хвостиком на затылке, в футболке с рукавами не приемлемой для религиозных длины, зато в длинной джинсовой юбке. Она огляделась, увидела Эвана и кинулась к нему через всю поляну с криком «Живой! Живой! Живой!»

– Вика! – выдохнул Эван.

Больше он ничего не успел сказать, потому что миниатюрная Вика повисла у него на шее, болтая ножками и покрывая его лицо поцелуями. Последний из них пришелся точно в губы и затянулся минуты на две.

Не то чтобы поселенцы смотрели на эту парочку совсем уже как Пинхас на Зимри с Косби{Во время массового совращения сынов Израиля мидианскими женщинами вождь одного из колен Израиля Зимри демонстративно, на глазах у всех, привел к себе в шатер мидианскую принцессу Козби, и Пинхас, внук первосвященника Аарона в разгар идиллии пронзил обоих копьем.}, но все же через какое-то время они начали смущенно отворачиваться, зато солдаты глядели во все глаза и, похоже, собрались делать ставки на предмет того, сколько это шоу продлится, но тут Эвану удалось оторваться от собеседницы и пробормотать:

– До свадьбы это было в первый и последний раз... В следующий раз – только после хупы!

– Согласна! – радостно воскликнула Вика. – Я два часа назад на ульпан-гиюр записалась.

– А тому, что ты сейчас вытворяла, тебя там научили?

– Это я так прощаюсь с прежней жизнью, – с пафосом заявила девушка. – Как ты – с зубами!

Она слегка отстранилась от Эвана, словно пытаясь при свете дня оценить, насколько он похорошел после общения с мазузовскими мастерами заплечных дел, а затем отметила:

– Тебя на пять минут нельзя оставить без присмотра – сразу во что-нибудь влипнешь!

Тут на поляну въехал еще один автомобиль, на этот раз «Форд» американского производства, тоже, правда, немолодой и довольно потрепанный. Дверца отворилась, и на траву вылетело мохнатое черное ядро. Вылетело, плюхнулось на четыре коротких ноги, развернулось вокруг своей оси, взметнуло черный хвост и, размахивая им, как знаменем, помчалось к Эвану.

Пока Тото, повизгивая от счастья, обпрыгивал и вылизывал хозяина, в свою очередь покрывающего поцелуями мордаху песика, из «Форда» вылез мужчина лет сорока с атлетической фигурой, на которую словно наклеено было непропорционально большое пузо, а вслед за ним появилась восточная красавица того же возраста в косынке, из-под которой выбивались жгуче-черные волосы, почти без проседи. Мужчина без слов подскочил к Эвану, обнял его и приподнял в воздух, а женщина подлетела к Вике и нежно прижала ее к себе. Бедняга Эван побарахтался в объятиях Арье, затем тот оставил его в покое и, повернувшись к девушке, объявил:

– Вика, я счастлив, что Эван жив и что вы с ним счастливы, но сдается мне, здесь еще кое-какие события назревают.

И, перекрывая басом гул, возникший в результате неожиданной разрядки, он начал: