Четыре крыла Земли

открыл и закрыл мобильный. Горы увенчаны зубцами, плоскими, как стены замка крестоносцев вроде того, что стоит на холме неподалеку от его деревни. Небо потемнело. Это ненадолго. Скоро оно побелеет от звезд. А потом вылезет луна, и половина звезд растает. Правда, небо останется белым, но по причине заурядного лунного света. Красиво, но привычно. В расселину он пока не полезет – какой смысл? Еще ждать до середины ночи. Гассан снял кожаную куртку, аккуратно расстелил ее на большом плоском камне... Ага, вот эта цепочка плоских камней – остатки старого брода. Ее, наверно, выложили в тысяча триста семидесятом году хиджры или по европейскому календарю в тысяча девятьсот девяносто втором, когда была ужасно дождливо-снежная зима и ущелье превратилось в русло клокочущей реки. Ну и зачем? Что было тем, кто жил на той стороне, делать на этой и наоборот? Зачем человек покидает свое жилище, зачем идет в соседнее селение, что ищет там, чего нет у него дома? Что гонит его на другой край ущелья, на другой край света? Что он сам, Гассан, делает здесь, вдали от дома, среди скал, звезд и сухих колючек? Какое ему дело до того, что этой ночью несколько десятков людей из чужого народа пройдут по сухому вади, пересекут долины, поднимутся на перевалы и спустятся с них, схлестнутся со своими соотечественниками, набьют им синяки и сами получат синяки? Он-то, Гассан, здесь причем? Сидел бы сейчас у себя в кофейне Али Хаджи, в родной деревне, сияющей посреди Вселенной голубыми огоньками и вознесшейся зелеными неоновыми кольцами минаретов, да глядел бы на облака, белые, как пятничные абайи{Арабское женское платье.} его сестер! Станет ли ему легче жить, если арабы прикончат несколько десятков евреев? Вон их еще сколько останется! Так что рискует он жизнью ради капли в море.

На грустного Гассана обрушился холод – сразу со всех сторон: и с боков, поскольку свитер крупной вязки оказался слабой помехой пронзающему ветру, и снизу – подстеленная кожаная куртка не помогала. Он вскочил, натянул эту куртку и запрыгал, как горный баран.

Эх, зачем, зачем все это? Ему двадцать пять лет. По профессии он токарь. Хороший токарь. А как выучился токарничать? Это сейчас он в деревне живет, а раньше жил в лагере беженцев на окраине Шхема. С тех пор, кстати, и Мазуза Шихаби знает, еще мальчишкой помнит его. Сам тогда был мальчишкой. Очень дружил с братом Мазуза, Ахмедом, тот от астмы умер. И остальных братьев помнит – Аниса с Ибрагимом – оба в Интифаду погибли. Кисмет! Они в центре жили, в квартале Рас-аль-Ай прямо над Старым городом. Но это так, к слову. А дело в том, что рядом с их лагерем находился автобусный парк, а при нем – токарная мастерская. Работал там на старом станке «аббас Саид» – дядюшка Саид. Целые дни проводил он у дядюшки Саида – сначала наблюдал из грязного угла, как тот работает, затем вылез на свет и стал стрелять вопросами – «А что это такое? А это для чего?» А потом уже «а как ты соединяешь патрон со шпинделем?» или «а как вставлять резец в резцедержатель?» А однажды осмелел... «Дядюшка Саид, поучи меня!» Странно так посмотрел дядюшка Саид, пригладил большим и указательным пальцами широкие усы, погладил Гассана по голове и приказал: «Вставай к станку!»

Через несколько месяцев уже – «Дядюшка Саид! Давай – я!»

И вот тринадцатилетний Гассан обтачивает на станке какой-нибудь болт или шайбу, и теперь уже дядюшка Саид сидит, поглядывая, в сторонке и сворачивает из папиросной бумаги трубочку тоненькую, языком ее заклеивает и набивает чем-то желто-зеленым, что даже по внешнему виду табак никак не напоминает. Всем хорош был дядюшка Саид, да была у него одна слабость. И вот однажды пробурчал начальник автопарка Адиб Амина: «Эй ты, юноша! Как там тебя – Гассан, что ли? Сходи-ка к Саиду и возьми у него ключ от мастерской да выточи мне одну деталь, а то мне ночью автобус на линию отправлять, а в нем – неисправность». Гассан не понял, что происходит, и спросил: «Так может, я дядюшку Саида самого приведу?» В ответ смех: «Как же, приведешь его сейчас! Запомни – ключ от мастерской лежит на комоде, старом, с цветными стеклышками в дверцах». Сначала Гассану было невдомек, зачем начальник это говорит – ведь дядя Саид и сам мог бы сказать, где лежит ключ от мастерской. А как добежал до дома дяди Саида, да взглянул в глазки его, которые сами мало чем отличались от цветных стеклышек в дверцах комода, так и понял, что долго еще дядя Саид ничего сказать не сможет. Но с другой стороны, и впрямь незачем было объяснять, что ключ на комоде. Потому как кроме комода и ковра, на котором лежал с неподвижными зрачками дядя Саид, ничего больше в доме и не было.

Так Гассан стал токарем. И по сегодняшний день был бы им, да позвала его Революция. Вот только куда – пока не ясно. Не в Башню ли Смерти? Страшно все-таки носить у сердца диск с таким названием, да еще зная, что хозяина этого диска собираются из-за него убить, потому он и передал его Расми!

Гассан вновь открыл мобильный. Было без двадцати пяти шесть.

* * *