Четыре крыла Земли

– Та-а-к, – зловредно протянул рав Хаим, гоняя лучик фонарика по лицам, телам и конечностям выстроившихся в шеренгу остальных. Вроде бы все были экипированы нормально. За спинами топорщились рюкзаки, но люди стояли, выпрямившись. Никто не горбился под тяжестью, следовательно, никакого перевеса не наблюдалось.

«Дойдут? – подумал рав Хаим. – С рюкзаками – нормально. Обувь в порядке. Похоже, дойдут».

* * *

В нескольких сотнях метров от сосновой рощи стояли заброшенные дуплексы. В одном из них собралась группа Натана Изака, и велись последние приготовления. Там, среди грязи и вони, под подозрительное шуршание в кучах мусора, свидетельствующее о присутствии братьев наших меньших, разыгрывалась весьма похожая сцена. Дисциплинирующей стороной тут был не рав Хаим с его удавьим взглядом, а попрыгунчик Натан; в роли же нарушителя выступал не молодой недоделанный амбал Гамарник, а репатриант из России Иегуда (некогда Юрий) Кагарлицкий. Фонарик так и прыгал в руках Натана, поскольку сам он тоже прыгал от возмущения, и то ли благодаря этим прыжкам на грязных белеющих во тьме стенах качались тени остальных двадцати присутствующих, то ли они действительно качали головами от возмущения. Ступни немолодого уже Иегуды Кагарлицкого нежились в воздушных объятиях кедов издания прошлого века. В то время как раву Хаиму на гиганта Менахема приходилось смотреть, задирая голову, Иегуда был одного роста с Натаном, так что перестрелка взглядами намечалась, что называется, на равных, если не учитывать страшных Натановых стрекозиных глаз.

– Ты в каком, в каком году в Израиль приехал?! – возмущался Натан.

– В девяностом, – потупясь, отчитывался Иегуда.

Понятно. Шестнадцать лет назад.

– А они, – он указал на кеды, – приехали с тобою вместе?

Сказано это было тоном учителя, заловившего в школьном сортире второгодника с сигаретой. Соответственно, и у Иегуды в глазах тут же заискрилось нечто, свойственное нашкодившему пацану. «Понятия не имею, чьи это ноги и какой дурак нацепил на них эти невесть откуда взявшиеся кружева», – читалось в его взгляде, устремленном на собственные полурасползшиеся кеды. Но тут же он опомнился и ответил с вызовом:

– Нет, это подарок друга, который привез их сюда за десять лет до моего приезда.

– Понятно, – отвечал в тон ему Натан. – А я-то думал, они тебе в наследство от дедушки достались. Дома ничего нет поновее?

– Есть. Домашние тапочки и парадные туфли. Я их по будням не ношу.

– А на работу в чем ездишь? – глядя на него с недоумением, спросил Натан.

– На работу? – на сей раз изумляться настала пора Иегуде. – Работа у меня была в Канфей-Шомроне. Нет Канфей-Шомрона, нет и работы.

– Та-ак, – протянул Натан. Потом вскинул стрекозьи глаза столь резко, что вздрогнули ноги кузнечика, и спросил:

– Размер?

– Размер чего? – не понял Иегуда.

– Вентилятора в твоем номере! Мы, кажется, говорили об обуви.

– Ах обуви... Это... Сорок первый.

Натан тяжело вздохнул, распустил шнур на своем рюкзаке, извлек из него жестом фокусника запасную пару кроссовок и протянул Кагарлицкому:

– На. От каких все-таки мелочей порой зависит судьба еврейского народа! А если бы у нас с тобой оказались разные размеры?!

* * *

– Папа, а когда я хинджаб начну носить?

Абдалла притянул к себе пятилетнюю Юсру и поцеловал в висок.

– Сладкая, как рахат-лукум! – причмокнул он.

– Нет, ну все-таки! – капризно пропела Юсра, хлопая длиннющими черными ресницами.

Абдалла взглянул в ее черные глаза, светящиеся кокетливым блеском, и ему вдруг стало тревожно. У западных народов из таких девочек к шестнадцати годам получаются – упаси Аллах! – шлюхи. А Запад завоевывает мир. Что будет, когда девочке исполнится шестнадцать? А тут еще этот Израиль, рассадник разврата! Может, лучше не идти с ними ни на какие сделки? Конечно, бизнес бизнесом, но как бы не вышло, что двойную игру он, Абдалла Таамри, играет против самого себя.

– Ну папа, ну что ты молчишь?!

– Ты же сама знаешь, – улыбнулся отец, показывая ряд красивых белоснежных зубов, сверкающих над короткой, рыжей, как у еврея, бородой. – В семь девочка учится молиться. В девять-десять надевает хинджаб. Я сколько раз тебе объяснял. Ладно, иди, мама ждет.

Дверь за Юсрой закрылась. Абдалла взглянул на часы. Это еще что за новости? Шесть двадцать пять. Ровно в шесть должен был позвонить Масри. И не позвонил! Нет, Абдалла сам ему, конечно, звонить не будет, не того полета птица. Но все же – что с ним стряслось? Сейчас выясним!

Абдалла потянулся и взял со стола, красивого старинного стола, обитого шелком и покрытого стеклом, небольшой золоченый колокольчик. Очень удобно иметь в каждой комнате по колокольчику. Куда уютнее, чем эти дурацкие кнопки с электрическими звонками!