Четыре крыла Земли

Наконец неподалеку от оливковой рощи наткнулись на загон для скота, открыли дверь и вывели на волю всех овец. Овец было шестнадцать штук. Ниссим прилепил к изгороди записку для хозяина загона: «Когда Ниссим Маймон из поселения Канфей-Шомрон получит назад своих овец, ты получишь своих».

После чего, держа автоматы в состоянии боевой готовности, двинулись по деревне. Улицы были пусты. Но к освещенным окнам прилипли застывшие в бессильной злобе лица селян.

Курдючные овцы, которых они привели, были похожи на его нежных мериносов, как пни и коряги на свежепосаженные молодые сосенки.

На следующий день у дверей Ниссимова эшкубита послышалось блеянье. Ниссим вышел. У входа стоял немолодой араб с пегими усами, в куфие и в белой до пят рубахе.

Двери Ниссимова загона открылись. Возвращайтесь, путешественники! Черный... Пальма... Звездочка... Блондинка... Принцесса... Рустам... Буйвол... Ахашверош... Директор... Не хватало еще одной.

– А где тут была еще... ну такая... – голос Ниссима дрогнул. – Такая серая, губастая.

– Ибрагим устроил праздник по поводу удачного... э-э-э... приобретения. Зарезал одну.

Ниссим отвернулся.

– Как тебя зовут? – спросил он, справившись наконец со слезами.

– Муса, – тихо признался тот, будто в чем-то постыдном.

– Ты участвовал в этом пиршестве? – спросил он, не поворачиваясь, и увидел краем глаза, как Муса мотнул головой.

– Мы с ним не друзья. Я из Эль-Фандакумие, а он издалека, из Бурки.

Как ни горько было Ниссиму, но тут он удивленно присвистнул. Значит, его мохнатых любимцев угоняли черт-те куда, в Бурку. Да они с друзьями в жизни бы не нашли. А этот Муса – чик-чак! Воистину, все арабы – одна семья.

А Муса меж тем смиренно ждал.

– Слушай, Муса, – произнес наконец Ниссим, скрестив руки на груди и глядя арабу прямо в глаза. – Спасибо тебе, что ты пригнал овец. Из тех, что я забрал у тебя, я возвращаю одиннадцать. А за... – он чуть было не сказал «Зейнаб» – а за десятую овцу ты приведешь мне пятерых овец. Слышишь, за невозвращенную овцу твой Ибрагим заплатит пятерыми! Тогда получишь своих.

– Но господин...

– И вот что, Муса. Ты хороший парень. Не сердись на меня, что я не стал разбираться, а забрал у тебя овец. Пока что... на тебе за труды!

По тем временам сумма в сто шекелей даже для евреев-поселенцев была огромной, а для арабов, у которых цены в два-три раза были ниже из-за отсутствия налогов, просто сумасшедшей.

Счастливый Муса, рассыпаясь в благодарностях, погнал домой возвращенный ему многохвостый залог – скорее, пока добрый саид не передумал. На следующий день он пригнал в Канфей-Шомрон пять штрафных Ибрагимовых овец. Впоследствии оказалось, что попутно он набил Ибрагиму морду.

После этого арабские пастухи в окрестностях поселения не показывались, если не считать коротышку, который от имени всех троих явился к аффанди Ниссиму, чтобы пригласить его, если выдастся время, пасти свой скот вместе с ними во-о-он на том склоне. А если нет, он, Исмаил, всегда будет рад, если аффанди удостоит его своим вниманием и нанесет ему визит в Эль-Фандакумие.

* * *

Так-с. Очень интересно. Мазуз достал очередной «Ноблесс» – уже третий за последние полчаса – а что делать – такие сложные вопросы решать приходится. «Что делать, что делать!» Взять себя в руки и курить поменьше. Вон как он в последнее время кашлять стал. Надрывно, с мокротой! При этом наследственность у него не самая лучшая – старший брат умер от астмы. Четыре сына было их у старого доктора Махмуда Шихаби. Один умер, другого евреи убили, третий сам себя взорвал, а вместе с собой – полтора десятка евреев. Кисмет! Так что теперь он, Мазуз, один у отца остался – живи за всех, отдувайся!

Ну ладно, не раскисать. Мазуз, скрестив ноги, уселся на оттоманке, пододвинул к себе изящную фарфоровую пепельницу в виде чалмы и начал размышлять.

Итак, самое главное – третьего января Юсеф получил от Абдаллы Таамри задание – взять бинокль ночного видения, которым Абдалла снабдил его еще два месяца назад, отправляя следить за «Мучениками», и подняться на крышу заброшенного здания турецкого полицейского управления, откуда видна база евреев, и не просто база, а дверь штабного каравана их начальника. Как только он увидит, кто из «Мучеников» оттуда выходит, пусть позвонит. Не знал Юсеф, что с толстых сучьев приземистого ханаанского дуба, высаженного на горе, нависшей над Эль-Фандакумие возле мавзолея шейха Кабира, эта дверь так же хорошо просматривается, и наблюдение людьми Мазуза проводится регулярно. Но дело не в этом. Откуда Абдалле было известно, что кто-то окажется в штабном караване у еврейского офицера? Вывод напрашивается странный, страшный, но единственный. Абдалла специально настаивал, чтобы Мазуз послал на плато Иблиса своего человека, чтобы проинформировать об этом евреев. Он сам сообщил им о готовящейся засаде. Зачем?

Пожалуй, рано Мазуз отправил жирного Юсефа обратно в зиндан. Тот явно сказал еще далеко не все.

* * *

– Нет, Сегаль, я сейчас не могу говорить. Ко мне мама с папой из Москвы приехали. Давай завтра созвонимся. Да, счастливо!