Четыре крыла Земли

– Шмуэль, – сказал Коби. – Минут через сорок должен приехать некто Нахум Мандель с парочкой приспешников. Они явятся за нашими пленниками. Так вот потребуй, чтобы они предъявили официальные бумаги из ШАБАКа, из штаба, из военной разведки, не знаю уже откуда! И если этих бумаг не будет, отбери оружие, арестуй всех троих и придумай, куда поместить, главное – отдельно друг от друга, чтобы не могли согласовать версию, зачем пожаловали.

Шмуэль вышел. Коби проводил его тоскливым взглядом. Пока Шмуэль был здесь, это значило – дела, служба. Но вот Шмуэль вышел, и Коби остался один на один с … да нет, не с ситуацией, а попросту – с отцом. Отцом-преступником. Отцом-предателем. Отцом-соучастником убийства. Но отцом.

Это было лет двенадцать назад. Коби был еще совсем мальчишка. Они гостили на Голанских высотах – он, отец и их любимец, черный королевский пудель Жак. А в тот день еще приехала старшая сестра, Мирьям. К ним на двор постоянно толпами шел народ, и калитку все время забывали закрыть. В результате периодически забредала какая-нибудь тучная корова, вскормленная сочными лугами Голан, из тех, что в обилии паслись в окрестностях. Жак бросался к незваной гостье с громоподобным лаем, и та спасалась бегством через вечно открытую калитку. Но Мирьям, аккуратная Мирьям, выходя, закрыла калитку, не заметив, что во дворе корова! Жак привычно погнал копытную тварь к выходу, а выхода-то нет! Коби в это время спустился к озеру – в полусотне шагов от дома. Только снял рубашку, и – дикий девчачий крик. Даже визг. Он поднял глаза и увидел, как над лироподобной парой рогов взметнулась черная молния. Жак!

Жак время от времени поднимал голову, бросал на хозяина грустный взгляд и вновь клал голову мальчику на колени. На теле у него не было ни одной ранки. Но запах! Тяжелый медный запах разлился в салоне «шевроле», пока они везли пса к ветеринару.

«Это запах крови! – рыдала Мирьям. – У Жака внутреннее кровоизлияние! Это я, я виновата!»

Потом, когда отец на руках внес животное в кабинет ветеринара – улыбчивого дядьки с конским хвостом на затылке – и положил его на широкий металлический стол, брат с сестрою, прижавшись друг к другу, остались стоять у двери, дрожа в ожидании диагноза. И вдруг отец шагнул к ним, чуть нагнулся и обнял одновременно обоих. И сразу какое-то тепло нахлынуло на Коби, и сразу в душе что-то успокоилось, и не успел еще доктор веселым голосом вынести вердикт: «Будет жить!», Коби уже знал – будет жить! Так что теперь ему, Коби, делать, когда у него в руках все, чем дорожит отец – его положение, его будущее, фактически его жизнь?

Опять вошел Шмуэль.

– Там это... – он сделал неопределенный жест в сторону окна, – поселенцы...

Ах да! Еще одна тупиковая ситуация. Тщательно продуманный план, где солдаты оказывались спасителями бородатых нарушителей, реализовался с точностью до наоборот. Если по замыслу отца и сына Кациров, в конце концов поселенцы вместо того, чтобы броситься на солдат с кулаками, должны были с благодарностью броситься к ним в объятия, то теперь в подобном положении оказывались сами солдаты. Словно в ответ на размышления Коби вновь очнулся телефон. Звонок был из штаба. Коби приготовился к разносу за все произошедшее. Но начальство заговорило на совсем другую тему.

Проштрафившемуся офицеру любезно напомнили, что приказ о недопущении поселенцев на территорию Канфей-Шомрона никто не отменял, и тот факт, что поселенцы вперемешку с солдатами сидят на военной базе, вызывает некоторое удивление. Впрочем, памятуя об обстоятельствах, при которых они здесь появились, командование воздерживается от порицания в адрес капитана Кацира, но надеется, что в ближайшее же время нарушители будут удалены из закрытой военной зоны и на специально приготовленных автобусах, которые, как в штабе надеются, во время арабской провокации не пострадали, будут депортированы в Иерусалим.

– Но они же спасли нам жизнь! – воскликнул Коби.

– Ну и что? – удивилась трубка, и разговор был закончен.

* * *

Двухсполовинойметровая стена из серых плит уже замаячила за соснами, взбежавшими на пригорок. Шоссе здесь делало петлю, чтобы затем ворваться прямо в бетонные ворота военной базы. Солнце было надето на самую высокую из сосен, как свежий сочный кусок мяса – на шампур.

– Вы хотите меня отвести на военную базу? – хмуро спросил Рона Кахалани шагавший впереди отряда Исса Диаб. – Как захваченного террориста?

– А куда тебе возвращаться? – спросил Рон. – В Эль-Фандакумие? Тебя же твое собственное начальство к стенке поставит и за невыполнение приказа и за прочие художества!

– С начальством своим я как-нибудь сам разберусь, – одними губами произнес Диаб. – А под замок не хочу! Тем более не хочу, чтобы меня под замок сажали те, кому я только что жизнь спас.

– Не хочешь – как хочешь! – пожал плечами Кахалани даже с некоторой обидой. – Ты нас проводил, все честно, теперь иди на все четыре стороны. Эй! – он обернулся. – Пропустите его, ребята!

Диаб резко развернулся и зашагал обочиной, не глядя в лица идущим навстречу солдатам.