Четыре крыла Земли

... – Нет, Шимон, – моргая единственным глазом, говорил рав Шик долговязому парню со здоровенным ротвейлером. – Ты с нами не пойдешь. Ребята боятся твоего чудовища.

– Это не чудовище, – возмущался Шимон на идише с круглым английским акцентом. – Это собака, которая замечательно берет след. Правда, Дункан? А что до ребят, то еврею запрещено кого-нибудь бояться кроме Б-га.

– Спасибо за двар Тора, – вежливо отвечал рав Шик. – Нам след брать не нужно. Нас поведет сам Шукейри.

– А если он сбежит? – почти кричал Шимон.

– Не сбежит. А сбежит – тогда и собака твоя не поможет.

Он хотел было отвернуться, но Шимон схватил его за рукав, а пес попытался, встав на задние лапы, положить ему передние на плечи и лизнуть в лицо, чем лишь вызвал у раввина приступ негодования и отвращения.

– Рав, объясните мне, – горячо прошептал Шимон, – почему мы, евреи, так чураемся животных? Как можно любить Творца и отшатываться от его творений?

– Я обязательно дам тебе урок на эту тему, – пообещал рав Шик. – Завтра.

И, бросив укоризненный взгляд почему-то на пса, дескать, мог бы завести себе хозяина поумнее, он вернулся к своим «шмерлехам». Шимон обнял за шею удрученного пса, и оба зашагали прочь.

Раздача оружия меж тем продолжалась. Появился рав Гиллель и встал поодаль, задумчиво глядя на освещенных луною парней с пейсами и в ермолках, которые с удовольствием разбирали карабины и пистолеты. Они не сомневались, что мудрость Торы усваивается куда лучше, когда перемежается с учениями на местности, которые им чуть ли не ежедневно устраивали оба рава Шмерла, и теперь были счастливы применить полученные знания на практике. Неясно было, правда, как многие из них, в жизни не зарезавшие курицы, потому что для этого существуют специальные резники, поведут себя, когда объектами их столь долго тренированной меткости станут живые люди. И раввины, и ешибохеры надеялись, что слезы, терзания совести и явления окровавленных призраков придутся на отдых после битвы, на тяжелые ночные часы, полные прерывистых кошмаров или тягучей бессонницы. А в бою парни будут действовать четко и хладнокровно, как действовали во время учений. В любом случае никого из них не тревожило еще одно обстоятельство, которое, помимо угрозы человеческим жизням, в этой истории мучило рава Гиллеля.

Ведь это был тот самый рав Гиллель, что всякий раз, когда к нему приезжали гости из Европы, напутствовал их словами: «Передайте евреям вашего города и вашей страны, что настало время все лишнее выбросить, все необходимое забрать с собой и двинуться в Эрец Исраэль». Это был тот самый рав Гиллель, который, когда к нему пришли муж и жена, решившие покинуть землю Израиля потому, что муж попросту не мог найти средств к существованию – жена при этом говорила, что хочет остаться и готова сидеть на хлебе и воде, лишь бы жить в Эрец Исраэль, да чтобы дети Тору учили – рассказал им следующую притчу:

«Некую пару Вс-вышний благословил таким количеством детей, что они уже не умещались за одним столом. И решили родители, что они вдвоем будут сидеть за отдельным маленьким столиком, а дети – за большим. Все сыновья и дочери согласились, и лишь один, самый маленький, заупрямился – хочу кушать с мамой и папой за одним столом или не буду вообще! И уговаривали его, и упрашивали, и заставляли – ни в какую! Родителям ничего не оставалось, как подвинуться и пустить ребенка за стол».

Он повернулся к молодому отцу и мужу, у которого из-за бесконечных забот о куске хлеба для семьи в черных волосах, словно звездочки в ночном иерусалимском небе, уже сверкали сединки, и тихо произнес: «Сын мой, действительно, наша страна невелика, и зачастую паре рабочих рук трудно в ней найти применение. И есть на свете страны, развитые весьма, страны, которые благословил Вс-вышний большим богатством. А нашей земле еще предстоит вернуть себе былую славу и изобилие. Но помни – дитя, которое в слезах кричит: «Хочу сидеть за отцовским столом и нигде больше!» – это дитя дождется часа, когда не только духовный, но и обычный его голод будет утолен».

Рав Гиллель не ограничивался поучениями. Он помог юноше найти работу и, сам не будучи богачом, поддерживал его материально, пока тот не встал прочно на ноги.