Четыре мертвые королевы

– Я не знаю, где она, – сказал Варин. – Когда мы записали воспоминания, она ушла. Она не хотела больше иметь со мной дело. Как и с тобой.

Это в моем духе. Но Макель слишком хорошо меня знал.

– А что ты дал ей взамен?

Проклятье! Чтоб он сдох! Макель меня создал, поэтому ему в точности известно, как меня разрушить. Какая же я дура! Жадность и обман – его вторая натура. Как можно было ожидать преданности от этого порождения тьмы?

– Ты о чем? – спросил Варин дрогнувшим голосом.

Макель расхохотался, и я представила, как он заложил руки за голову, а ноги закинул на соседний стул. Картина маслом: человек, который владеет ситуацией.

– Что. Ты. Дал. Ей. Взамен, – отчеканил он. – Киралия ничего не делает даром. Сколько ее помню, она всегда была такой. Так что же она у тебя попросила?

Варин молчал. Макель глубоко вздохнул и продолжил:

– Я знаю о своих воришках больше, чем они сами. А Киру я изучил как свои пять пальцев. Когда мы познакомились, она была долговязой десятилетней девчонкой. На такую лишний раз не взглянешь. А кто она теперь? Сияющая звезда. Луна на чистом небосклоне. Солнце в ясный летний день. Просто загляденье. Даже ты, эониец, не мог этого не заметить. Но она отличается не только красотой. Что сделало ее такой, какая она есть? Конечно же, семья. – Он рассмеялся. – Не стану присваивать себе чужие заслуги, ведь все мы – дети своих родителей. Особенно Киралия. Быть может, узнав ее подноготную, ты перестанешь ее защищать.

Почему Варин не попросит его заткнуться? Вот трус!

– Киралия вся пошла в отца, – продолжал Макель. – Она, естественно, этого не замечает, но для окружающих это очевидно. То есть было очевидно. Отец и дочь оба невероятно упрямы. – В его голосе послышались металлические нотки. – Она говорила, что с ним стало?

Нет! Я прикусила губу. Не рассказывай ему. Замолчи!

Стены мусоросжигателя подернулись рябью. Мое лицо вспыхнуло. Перед глазами заплясали цветные пятна. Еще чуть-чуть – и я потеряю сознание.

– Нет, – ответил Варин. – Она сказала, что у нее было счастливое детство.

– Было? – повторил Макель. – Верно, было. Пока она все не испортила. – Он выдержал драматичную паузу. Недоносок! Как же он упивался этим своим маленьким спектаклем! – Киралия очень похожа на отца: такая же умная, смелая, целеустремленная. Но семейное дело никогда ее не интересовало. Вместо зова моря она слышала призыв «Свай». – По голосу было ясно, что он улыбается. – Но отец не сдавался и часто брал ее с собой в Архею в надежде пробудить в ней любовь к морю. Во время одного такого плавания Киралия решила сделать так, чтобы отец поставил на ней крест и позволил быть кем хочется.

«Чего ты хочешь от жизни, Киралия? Кем ты хочешь быть?»

Я заткнула уши. Мне было больно слушать. Больно вспоминать. Но я не могла заглушить ни голос Макеля, ни воспоминания об испуганном, окровавленном лице папы.

– Но как же заставить людей, которые всю жизнь тебя холили и лелеяли, поставить на тебе крест? – спросил Макель.

Варин ничего не ответил.

– Надо обратиться к тьме, – объяснил Макель. – Показать им, что до тебя уже не достучаться. Что тебя уже не спасти.

Нет… Я задыхалась. Казалось, мои легкие забиты каменной крошкой.

– Отец доверил Киралии штурвал, – рассказывал Макель. Когда он наконец прекратит? – Видно, думал, что уже наставил ее на путь истинный. А потом заметил, что они плывут прямо на скалы.

Я зажмурилась, но стало только хуже: слова Макеля оживали у меня в голове и превращались в ужасные картины.

Отец тянется к штурвалу, я отталкиваю его и подвожу лодку еще ближе к скалам. Волны обрушиваются на камни, окропляя наши лица солеными брызгами. Упорство пульсирует у меня в жилах, побуждает к действию. Я закусываю губу. «Я разобью эту лодку, – проносится в мыслях. – Это старое корыто, которое так дорого отцу с матерью. Которое отнимает столько времени. Из-за которого мы еле сводим концы с концами. Они не расстанутся с ним. Не одумаются. Но я покажу им. Сколотить состояние куда проще, чем они думают. Я разобью эту лодку, и все мы будем свободны».

Я хотела всего-навсего чиркнуть бортом о камни, повредить лодку ровно настолько, чтобы ее нельзя было починить. Но я не знала, каким сильным может быть море. Да и откуда мне было знать, если все родительские уроки я пропускала мимо ушей?

С оглушительным треском мы врезались в скалы.