Четыре месяца темноты

Он слышал, как упала на пол оторванная дверца, но как сам оказался на полу – не заметил.

Только огнём обожгло спину, и глаз под закрытым веком словно стал пухнуть и наливаться.

Озеров опёрся на локти, затем неторопливо встал на колени, разводя в воздухе руками, словно не мог поймать равновесие, ослеплённый и беспомощный.

Где-то далеко, в другой вселенной, зазвенел звонок. Дверную ручку нетерпеливо задёргали.

Кирилл барахтался на болевых волнах, пытаясь побороть последствия шока. Запертая дверь, ведущая в кабинет, отделяла его от обычного мира, где смеялись и толкались школьники, где всё шло по своим законам джунглей.

Всего несколько минут назад он стоял перед классом, полный достоинства, и вёл урок. А теперь кружился по полу, как покалеченное насекомое.

Наконец он сделал над собой усилие и попытался успокоить колотящееся сердце. Холодный пот выступил на лбу и висках.

Левый глаз видел, но смутно, из-за того что слезился. Второй вовсе не открывался.

Молодой человек боялся прикоснуться к нему, удар показался таким сильным, что он ощущал, будто глазное яблоко деформировано.

Чем громче становились голоса за дверью, тем острее Кирилл чувствовал свою беспомощность.

Ему ещё нужно было время – двадцать или тридцать секунд, чтобы принять мысль, что он, возможно, ослеп на один глаз.

Озеров поднялся на ноги, и новый приступ боли заставил его опереться о стену. В правую глазницу будто засыпали горячие угли.

Он неловко споткнулся о лежащую на полу дверцу, которая, видимо, была плохо закреплена и висела только на одном винте все эти годы, пока никто её не трогал.

Голова гудела, правая часть лица пульсировала. Он отыскал в кармане платок и приложил к очагу боли.

Шатаясь, Кирилл дошёл до двери, вставил на ощупь ключ и повернул ручку. Ему пришлось отпрянуть назад, потому что лавина школьников стала вливаться в открытые двери с песнями, щебетом, криками и улюлюканьем. Смотрел ли кто на него или нет, он не видел, так как встал у доски и отвернулся. Он хотел бы выйти сразу, но толпа учеников не дала ему сделать этого, и теперь нужно было перед ними объясниться.

Собрав в себе остатки сил, он повернулся. Шум не убавился. Настроение у класса было отличное, и только несколько человек заметили неладное.

Стараясь говорить ровно, Кирилл обратился к ним, но адреналин заставил его кровь бушевать, голосовые связки сводило, и голос звучал хрипло.

Он сказал что-то о травме и о том, что урока сегодня не будет. Только шагнув к двери, он вспомнил, что сейчас третий урок – это значит, что перед ним стоит его собственный класс.

Мозг лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации: что делать? И куда идти? Кроме того, какая-то часть разума продолжала выполнять привычную работу: пока позволял видеть левый глаз, Кирилл с изумлением обнаружил, что лица некоторых учеников лишены всякого сочувствия и учитель с прижатым к лицу платком смешит их.

«Они не понимают, что я, как и они, могу чувствовать боль…» – осознал молодой человек.

Это открытие поразило его чуть ли не сильнее, чем удар углом падающей дверцы в открытый глаз, потому что оно било в душу.

Он вышел из класса и стал спускаться по лестнице, с трудом минуя опаздывающих на уроки ребят, снующих перед ним.

Маргарита Генриховна была в своём кабинете одна. Увидев Озерова, она удивлённо поднялась с места.

Сложнее всего Кириллу дались объяснения.

Она расспрашивала его о случившемся, как будто они не торопясь завтракали на фазенде. Тот факт, что у него отменяется урок, кажется, обеспокоил её больше, чем его состояние.

В её голосе читалось некоторое недоверие, словно Кирилл был школьником, решившим прогулять под видом мнимого больного.

Но когда новый приступ боли перекосил его лицо, завуч, кажется, поверила коллеге и взволнованно заговорила:

– Вы должны немедленно поехать на улицу Окулистов, дом десять. Там ближайшее в Городе Дождей отделение травмы глаз.

– Сколько туда ехать?

– Около часа.

Она начала объяснять, какие автобусы туда ходят, какого они цвета и где останавливаются, но Кирилл почти ничего не запомнил.

У дверей она остановила его:

– Пожалуйста, не говорите в «травме», что вы поранились в нашей гимназии. Скажите, что ударились дома.

Озеров никак не прокомментировал её просьбу – не потому, что не хотел, а потому, что говорить было тяжело.

Когда он вышел на улицу, от свежего воздуха ему на мгновение стало легче. Но сильный мороз скоро заставил сосуды травмированного глаза сузиться, и Кириллу пришлось крепче стиснуть зубы.

Он шёл как во сне, постоянно вытирая льющиеся сами собой слёзы. Сердце не утихало, и его продолжало лихорадить.

Возле метро он попытался вспомнить номера автобусов, но, бросив эту затею, взял первое попавшееся такси.