Четыре овцы у ручья

Отказавшись от проведения уроков Торы, я не получил и места библиотекаря. Однако тюремная молва упорно навязывала мне не только звание раввина, но и особую праведность в сочетании с чудотворными каббалистическими силами. Мои старания опровергнуть эту чепуху не принесли результата: в нашу камеру стали приходить с исповедью, а также за советом и утешением. Вообще говоря, просители не были здесь новостью – просто раньше они искали помощи только у Чико Абутбуля – некоронованного властителя тюрьмы. Теперь, с воцарением в камере редкого симбиоза «святого каббалиста» с мафиозным боссом, она быстро превратилась в центр паломничества. Сначала приходили лишь заключенные, но вскоре, после того как слухи приписали мне несколько «чудес», сюда зачастили надзиратели и прочее начальство. Так у меня нежданно-негаданно появилось новое имя: Рабби.

Продувная бестия Абутбуль немедленно воспользовался ситуацией, выбив для нас более просторное помещение с двумя окнами и дополнительными удобствами. Мне отвели место у торцовой стены; Чико в шутку именовал ее «стеной плача». Он же ограничивал и допуск к моей святой персоне, что полностью меня устраивало: без такого контроля ко мне ежедневно стояла бы очередь страждущих. Абутбуль клялся, что взимает плату только за свои услуги, но верилось в это слабо.

Я не хочу обсуждать слухи о якобы сотворенных мною «чудесах»; при упоминании об этом меня всякий раз одолевает тошнота. Если религия означает веру в чудеса, то я как был, так и остался абсолютно нерелигиозным человеком. Тяга к чудесному – всего лишь еще один вид бегства от собственной души. За украденное или доставшееся по дешевке так или иначе приходится потом платить тройную цену. Я всего лишь старался помочь людям, подбодрить отчаявшуюся душу в ее погоне за сердцем, пристыдить погрязшее в суете трусливое сердце, сбежавшее и отвернувшееся от души.

Без сомнения, это отнимало время и отвлекало меня от главного: от Проекта. Я продолжал глотать книги. Их авторы пытались добавить к громаде уже сделанного что-то свое, новое, еще не сказанное прежде. Иногда у них получалось, иногда нет. И чем дальше, тем меньше нового находил я в томах библиотеки. Особенно же занимал меня вопрос цели, пользы Проекта. Не подлежала сомнению его ценность для человечества, ведь оно способно достичь благоденствия лишь при условии достаточно хорошего понимания реального мира. Но какова при этом польза для самого мира или, как сказал бы Суисса, для Творения и для Творца?

Разве всеведущий Творец допустил бы существование Проекта, если бы это не отвечало какой-то общей цели, намного большей и значимой, чем люди и их частное благо? Если все в этом мире подчинено глобальным законам и развивается в направлении глобальной цели, то какое место занимает в этом мощном потоке наш маленький человеческий проектик? Я искал ответа на эти вопросы – искал и не находил.

Срок мой между тем подошел к концу: комиссия скостила треть, и я вышел наружу. В таких случаях принято говорить «на свободу», но так уж получилось, что за решеткой я чувствовал себя куда свободней, чем на так называемой воле. Перед этим выяснилось, что Чико Абутбуль строит на меня далеко идущие планы.

– Как выйдешь, рабби, тебя встретят мои ребята и отвезут куда надо, – пообещал он, поблескивая хитрыми глазками.

– А куда надо? – осторожно поинтересовался я.

– Во дворец! – торжествующе воскликнул Чико. – Все уже готово. Жить будешь в Нетивот, как и положено святому каббалисту. И ни в чем себе не отказывай. Ты, как я понял, любишь книжки. Нет проблем – заказывай сколько угодно. А я тебе буду клиентуру подгонять. Не много, не часто, чтоб не напрягать попусту. Политиков, банкиров, богатых подрядчиков – вот уж у кого грехов на сто тюрем хватит. Не хочешь брать у них деньги – не бери. Хотя каждое твое слово стоит килограмм золота – поверь Чико Абутбулю, который знает цену и золоту, и словам.

– Пусть сначала отвезут в Иерусалим, – сказал я, подумав. – Хочу посмотреть на памятные места.

– Само собой, рабби! Твое слово – закон!

Понятное дело, я не собирался менять тюремную свободу на золотую клетку Чико Абутбуля. Не намеревался я и возвращаться к прежней «нормальной» жизни. Минимум обязательств перед другими и минимум личных владений, требующих излишних усилий и отвлекающих от главного, – вот чего мне хотелось. Я мог бы вернуться в свою квартиру, но там меня сразу нашли бы, а найдя, снова навесили бы ярмо постылой нормы. Жизнь бомжа – вот что виделось мне самым подходящим вариантом. Готовясь к нему, я много беседовал с Костой. Его экспертная оценка была однозначной: лучше всего бомжевать в Тель-Авиве; другие прибрежные города похуже, хотя тоже годятся; но уж ни в коем случае не в Иерусалиме.

– Почему?

Коста стал разгибать пальцы: