Четыре овцы у ручья

Далее найденная в пещере рукопись вовсе не обязательно представляет собой оригинал – вполне вероятно, что это всего лишь копия, список или даже список со списка. Значит, надо добавить к намеренной путанице автора и невольной путанице учеников еще и путаницу переписчиков. Ну и, наконец, четвертый уровень путаницы: путаница публикатора. Моше де Леон неслучайно говорит, что с большим трудом разбирал полустертые строки свитка. Наверняка во многих местах он вынужденно строил собственные предположения и догадки, восстанавливал или вписывал заново целые предложения и абзацы.

Какая уж тут близость к авторскому смыслу… Странно, что вообще еще можно было расслышать сквозь эту толщу ошибок, описок и самодеятельных поправок настоящий голос рабби Шимона. К счастью, я его слышал! Слышал, возможно, потому, что подсказка звучала изнутри, из глубин нашей с ним общей души. И все же извлечение ядра истины из-под гор шелухи, скорлупы и прочего мусора требовало даже от меня значительного времени и полной сосредоточенности. Но это было всего лишь частью проблемы, первым шагом к решению грандиозной задачи, которую поставил передо мной покойный отец.

Исполнение или Исправление?

Все мое существо, годы и годы моей непрекращающейся учебы, сотни тысяч вызубренных наизусть страниц, память, бурлящая многовековой мудростью пророков и законоучителей, – все это казалось мне в тот момент лишь начальной ступенью, подножием лестницы, чей верх терялся в облаках, наподобие лестницы праотца Иакова.

Исправление или Исполнение?

Исполнением были доверху наполнены мои знания, мое утро, мой вечер, день и ночь, помыслы и устремления, вопросы и ответы. Делай то и не делай этого. Исполняй. Исполнение, как и всякое безоговорочное служение, не предполагало никаких объяснений, постижения, обретения смысла. Напротив, служить «потому что» означало бы корысть, нечистоту мотивов, низменное «Ты мне – я Тебе». Истинный солдат исполняет свой долг, не ожидая награды. Человеческий рассудок, замкнутый в круге времени и в трех измерениях пространства, не в состоянии постичь Бесконечную Вечность, оттого любая претензия на осмысление Творца невозможна, ибо неизбежно приводит к ограничению Неограниченного.

Так учили меня. Так я, выучившись, учил других. Исполнение.

Но «Зогар» учил другому. Он говорил об устройстве мира, о его природе, об иерархии его сфер, отражающейся в человеческой душе и человеческом разуме. А вслед за пониманием устройства мира сам собой рождался вопрос о его переустройстве. Если возможно исправить неправедное и выпрямить искривленное, то так ли неизбежны страдания, гонения, голод, война, рабство? Что, если в этом и заключается тайное назначение человека – в исправлении мира? Что, если Творец полагается на тебя так же, как ты –  на Творца? Что, если Он ждет твоей помощи – помощи, а не слепого исполнения заповедей? Что, если только такая помощь и может привести к появлению машиаха-избавителя?

Само собой, подобные вопросы казались немыслимыми в свете постулата об абсолютной благости и совершенстве Творца, которые никак не предполагают сотворения несовершенного мира, в котором существует зло и который нуждается в исправлении. Но можно ведь предположить, что Он намеренно уменьшил Свое присутствие, чтобы не сжечь и не ослепить нас, как тех двух путников из отцовской притчи…

Моя голова шла кругом от этих мыслей. Я то взлетал в небеса невесомой бестелесности, то грязевым комом катился в мокрую чавкающую тьму отчаяния. Гранитные глыбы противоречий резали мне сердце своими острыми краями. Временами я умирал от страха сойти с ума, а уже минуту спустя пьянел от свободы полнейшего бесстрашия. Думаю, со стороны это выглядело ужасно, но, к счастью, я догадался уйти подальше от людских глаз, взял себе хижину на берегу Нила и запретил кому бы то ни было появляться там без моего позволения. Когда я вернулся в дом тестя, то обнаружил, что прошло несколько лет, для меня они промчались одним мгновением. Видимо, так же и рабби Шимон почти не заметил, как провел в пещере целое десятилетие…

Тем не менее разница была, и довольно существенная. Шимона поразило и разгневало, что люди за время его отсутствия остались прежними. Я же удивился прямо противоположному: отношение окружающих ко мне изменилось кардинальным образом. Теперь они видели во мне то ли праведника, то ли колдуна, не слишком, впрочем, разделяя эти понятия. Сначала эти перемены очень раздражали меня, примерно как Шимона раздражало отсутствие перемен. Но затем, поразмыслив, я так же, как и он, устыдился своего гнева.