Четыре овцы у ручья

В самый последний вечер, перед тем как он лег, чтобы не проснуться наутро, мы вместе читали и обсуждали трактат «Поучения отцов», а мать возилась у дымящей плиты и в очередной раз громко сетовала, что не послушалась братнего совета. Это отвлекало меня настолько, что в какой-то момент я не выдержал и тихонько, но совершенно не к месту спросил у отца, за что люди так любят и уважают дядю Баруха, который честит их последними словами, да еще и забирает трудные гроши.

– Ах, Нухи, Нухи, Нухи… – улыбнулся отец. – Будешь отвлекаться – не станешь праведником. Но ладно, так уж и быть: вот тебе история про четырех овец.

Четыре овцы стояли перед огромным стадом с четырех разных сторон.

«Следуйте за мной, дорогие овцы! – сказала первая овца. – Я приведу вас к ручью знания, чистого и прозрачного, как родниковая вода. Испив из него, вы станете лучше понимать мир и себя в нем». И стадо, проблеяв всеобщее согласие, двинулось в ее сторону, потому что лучшее понимание избавляет от досадных ошибок.

«Чтобы понимать мир, вовсе не обязательно пить воду знания, – возразила вторая овца. – Идите за мной, друзья! Я научу вас смотреть на мир и понимать его сердцем». И стадо, слегка поколебавшись, перешло к ней, потому что, хлебнув из родника знания, рискуешь простудить горло.

«Погодите! – остановила их третья овца. – Я обещаю вам и то и другое. Не стану лгать: будет меньше и родниковой воды, и радующих сердце видов, но зато вы получите золотую середину». И стадо, вспомнив, что умеренность – высшая добродетель овец, качнулось к новому обещанию.

«Эй вы, чертовы скоты, глупое и грязное племя! – крикнула четвертая овца. – Я даже не прошу вас пораскинуть мозгами, поскольку знаю, что вы безмозглы. Знание! Сердце! Умеренность! Что за чушь! А ну-ка,  повернулись на раз-два-три и марш за мной! Раз! Два! Три!» И стадо, забыв обо всем, ринулось за нею.

– А теперь, Нухи, – закончил отец, захлопнув при этом книгу, – пора спать. Завтра продолжишь.

Лишь потом, вспоминая тот вечер, я сообразил, что он против обыкновения не отметил страницу закладкой.

10

Неделя за неделей. Месяц за месяцем. Взрыв за взрывом. Теракт за терактом. Кошмар превратился в повседневность; мы в Шеруте сбивались с ног, не спали сутками, но, когда атак становится слишком много, в бой вступает статистика, причем не на нашей стороне. При условии, что самоубийц со смертоносными поясами всего пятеро-шестеро, еще можно надеяться отловить их всех. Можно положиться на армию информаторов, на прослушку, на наблюдателей, на отцов и матерей, которые далеко не всегда рады решению отпрыска разлететься на куски ради попадания в шахиды. Но если речь идет о нескольких десятках человекобомб одновременно, неизбежно пропустишь одного-двух. И эти один-два превращаются потом в обгорелый остов иерусалимского автобуса, в ошметки окровавленной плоти на платанах тель-авивского бульвара, в месиво убитых и раненых на полу хайфского ресторана.

Больше всего нас угнетал тот факт, что в пирамиде пятиуровневой иерархии ХАМАС (руководство – планирование – производство – вербовка – исполнение) мы вынужденно концентрировались лишь на нижнем, одноразовом уровне, то есть на готовых к действию самоубийцах. Эти молодые парни и девушки, бледные от страха смерти и не обученные правилам конспирации, частенько прокалывались на самых простых вещах. Кроме того, многие из них бессознательно стремились быть пойманными и таким образом избежать гибели. Их-то мы и ловили, как ловят и обезвреживают уже брошенную гранату, не хватая за руку того, кто ее бросил, произвел и разработал план нападения.

Несомненно, наши неудачи были следствием необычно строгих конспиративных мер, которые ввел в своей организации Джамиль Шхаде еще до моей неудачной попытки захватить его в Дир-Кинаре, а уж потом и тем более. Теперь хамасники предельно ограничили круг общения и вообще отказались от пользования почтой, интернетом и телефонами – как стационарными, так и мобильными. Сообщения передавались только из рук в руки и исключительно в виде эшгаров – свернутых в трубочку крошечных записок, закодированных еще пуще прежнего. Момент передачи практически не поддавался отслеживанию, но даже когда мы хватали курьеров, они, как правило, успевали проглотить трубочку, снова и снова оставляя нас ни с чем.

Все более-менее значимые фигуры в иерархии террора своей неуловимостью напоминали призраков, а относительно Шейха и вовсе возникали сомнения: существует ли он в действительности? Не придумали ли мы эту мифическую фигуру ультимативного злодея? Шло время, а у меня так и не было на него ничего – вообще ничего, даже намека. Постепенно таяла и надежда, что дернется и нырнет поплавок удочки, которую я забросил во время допроса Лейлы Шхаде.