Четыре овцы у ручья

Утром назначенного дня я сидел в одной из внутренних комнат блокпоста на въезде в столицу, поджидая белый мерседес с мадам Шхаде и ее дочерью. Конечно, у меня с самого начала и в мыслях не было встречаться с Лейлой в роще Гиват Шапира – блокпост подходил для этой цели куда лучше. Автомобиль подъехал на четверть часа раньше, чем я предполагал. Дальше все шло по плану. Комната предназначалась для видеомониторов поста, и на экранах было хорошо видно, как пограничники останавливают «мерседес», проверяют документы, а затем начинают препираться с мадам, объясняя, по какой такой странной причине от нее требуется отъехать в сторонку для дополнительного осмотра.

Не без удовольствия я наблюдал, как они выходят из кондиционированного салона в потную полуденную жару – разъяренная, брызжущая угрозами мадам и ее абсолютно равнодушная к происходящему дочь, как пограничница неумолимой рукой подхватывает мамашу под локоток и препровождает ее в самый дальний из бараков блокпоста, как другая девушка в форме ведет в прямо противоположном направлении, то есть ко мне, все такую же безучастную Лейлу. Вот они выходят из кадра. Вот шаги в коридоре – ближе, ближе…

Я поднялся со стула, с удивлением отмечая невесть откуда взявшееся волнение. Пограничница пропустила Лейлу вперед и вышла, закрыв за собой дверь. Мы снова были вдвоем в одной комнате. Второй раунд. В первом ее доставили ко мне в полном раздрае – едва успевшую продрать глаза, растрепанную, помятую, искусанную тюремными блохами, пропитавшуюся всепроникающим запахом следственного изолятора. Но и в таком виде она отвечала ударом на удар и даже не думала сдаваться. Что уж говорить теперь, когда девушка стояла передо мной во всем великолепии своего вооружения – со вкусом одетая, в тонких ароматах косметики и с тщательно продуманным беспорядком копны курчавых волос.

– Привет, Лейла.

– Что случилось? – начала было она, но уже по ходу вопроса угадала ответ и закончила презрительным: – Понятно…

– Что тебе понятно? Садись, поговорим.

– Все понятно, – фыркнула Лейла, усаживаясь на стул и с любопытством осматривая комнату, забранное решеткой окно и полдюжины экранов на стене. – Кэптэн Клайв испугался. Кэптэн Клайв наделал в штаны. Кэптэн Клайв боится встретиться с девушкой один на один. Кэптэн Клайв шагу не ступит без охраны, без целой роты вооруженных солдат и полицейских. Интересно, вы все тут такие трусы или есть храбрецы, которым достаточно взвода?

Я улыбнулся:

– Можешь звать меня просто Клайв, без «кэптэн». Близким друзьям дозволяется.

– Ого, я уже попала в близкие… Так что? Почему здесь, а не в роще, как договаривались?

– Ради твоей же безопасности, – доверительно пояснил я. – В роще относительно безлюдно, но именно относительно. Кто-нибудь мог бы нас заметить. Зачем тебе потом отвечать на лишние вопросы? А так даже твоя мать ничего не заподозрит. Все чисто, без свидетелей. Задержка на блокпосте – обычное дело, случается.

– Ну, если ради моей безопасности, тогда конечно… – протянула она, сделав особое ударение на слове «моей».

Мы смотрели друг на друга, как смотрят на неприятельскую крепость, переводя взгляд с бастиона на бастион, оценивая прочность ворот, прикидывая высоту стен и выискивая просчеты в системе обороны. Мы не верили ни одному слову друг друга. Мы ждали от противника подвоха и при этом сами готовили подкопы, не слишком надеясь, что они останутся незамеченными. Но при этом… при этом между нами висело какое-то невидимое, но физически ощутимое поле непонятной природы – назову его электромагнитным, за неимением иного определения. «Электро» – из-за потрескивающего нервными разрядами взаимного напряжения; «магнитным» – из-за несомненной тяги, которая влекла меня к ней, и беспокоила, и страшила.

Я задавался вопросом, испытывает ли она такое же чувство, и не знал, какой ответ покажется мне предпочтительным. И если первая – крепость против крепости – ипостась наших отношений действительно напоминала поединок с врагом, то вторая – электромагнитная – больше походила на танго, на череду танцевальных шагов и движений – сближающих, отталкивающих, зовущих и отвергающих одновременно. Почему это случилось именно со мной? Я всегда ограничивал отношения с женщинами чисто физиологической механикой, и это вполне устраивало обе стороны процесса. Чем же меня зацепила черноволосая сестра Джамиля Шхаде? И чем я зацепил ее?

Думаю, дело тут в смерти. Между нами стояла смерть – весьма вероятная для нас обоих. Лейлу готовились зарезать ради чести семьи, и единственным шансом на спасительное искупление ей представлялась моя голова на блюде; я же затеял смертельно опасную игру, которая вполне могла привести меня в какой-нибудь деревенский подвал, на стул перед видеокамерой, добросовестно фиксирующей процесс отрезания моей головы, дабы Лейле было что положить на вышеупомянутое блюдо в подарок любимому братцу. Исход нашей игры формулировался предельно просто: либо я, либо она. Неуспех Лейлы означал ее смерть; успех Лейлы – мою.