Четыре овцы у ручья

– Знак, знак, знак… – бормотала прорва, подмигивая невидимыми при свете дня звездами. – Ты ведь хотел знак, правда? Ну так вот он тебе, знак. Теперь доволен?

16

– Нам надо увидеться. Сегодня вечером, в девять. Будешь ждать меня у калитки, как в прошлый раз?

Лейла сразу взяла напористый, решительный тон.

– Сегодня? – с сомнением проговорил я. – Почему именно сегодня? Что за спешка?

Одно из основных правил работы с информаторами: нельзя позволять им устанавливать место и время встречи. Но Лейла не собиралась уступать:

– Если не ошибаюсь, это ведь ты хотел услышать от меня кое-что, не так ли?

– Ну да, хотел. Но почему именно сегодня? Сегодня я занят.

– Что ж, занят так занят, ты ведь из нас двоих кэптэн, тебе и решать. Но учти: дело срочное, как бы потом не пожалеть… – она понизила голос до шепота. – Скажу тебе только одно слово: «Глилот».

Я чуть не поперхнулся. В Шеруте сделали все, чтобы информация о попытке теракта на терминале не просочилась в прессу. Насколько нам было известно, по стране пока еще даже не поползли слухи. И если Лейла Шхаде все-таки знала о случившемся, это свидетельствовало только об одном – о ее связи с братом и его «новой группой».

– Хорошо, – сдался я. – Сегодня в девять у калитки.

Закончив разговор, я тут же позвонил начальнику. Кэптэн Маэр выслушал, покряхтел и согласился:

– Надо встречаться. Чем черт не шутит: вдруг тебе действительно удастся что-нибудь из нее вытянуть. Ничего лучшего у нас все равно нет. Сходи для очистки совести, чтобы не корить себя потом. Подозрительно, что она так настаивает, но эту проблему как раз можно решить. Пошлем туда еще нескольких ребят для наблюдения за округой. Если что, тебя предупредят.

Без четверти девять я стоял у калитки с внутренней стороны забора по соседству с двумя автоматчиками, готовыми к любой неожиданности. Улицы снаружи тоже охранялись. Группа наблюдателей просматривала каждую пядь района в радиусе двухсот метров: окна, крыши, тротуары, проезжающие автомобили – всё вообще. Если Шейх и в самом деле задумал нападение на «безопасную квартиру», вряд ли он мог застать нас врасплох. Сообщение о приближении Лейлы Шхаде я получил за пять минут до того, как она появилась из-за угла и легкой трусцой двинулась в нашу сторону. Охранник собрался было открыть перед ней калитку, но тут уже я воспротивился:

– Спасибо, парни, дальше я сам.

Лейла вошла внутрь, оценивающе посмотрела на автоматные стволы и хмыкнула:

– Да у тебя тут, вижу, целая армия. Неужели я такая страшная?

– Если и страшная, то не как женщина, – неуклюже пошутил я. – Пойдем.

Она снова хмыкнула, еще презрительней прежнего. Мы прошли по скупо освещенной дорожке в дом к знакомым учрежденческим креслам гостиной. Когда я включил свет, Лейла поморщилась:

– Зачем так ярко?

– Чтобы лучше тебя рассмотреть.

– Меня? А то ты раньше не рассмотрел… – она окинула взглядом комнату. – Или это для видеокамер? Признайся, они ведь тут, наверно, повсюду понатыканы.

Я пожал плечами:

– Само собой. Тебе ведь сказано: это квартира Шерута. А значит, и каждое слово тут – собственность Шерута.

– Каждое-каждое? – с издевкой проговорила она. – А что с другими материями? Например, со слезами? Каждая слеза тут – тоже ваша собственность?

– Перестань, Лейла.

– Или с другими… э-э… жидкостями? Когда вы идете в туалет, там тоже каждая капля на учете? И – страшно подумать – не только капля! Уж дерьмо-то Шерут никак не может пропустить без проверки. Так?

Я стукнул кулаком по журнальному столику:

– Довольно! Хватит! Туалеты тут не просматриваются, успокойся. Если тебе приспичило – милости просим, никому твоя задница не интересна. Но сначала расскажи, зачем ты просила эту встречу.

– Никому? Моя задница? Не интересна? А вот это уже обидно…

Лейла принужденно рассмеялась. Она казалась бледнее обычного, хотя и прежде не отличалась особой смуглостью: белое нежное лицо под черной курчавой гривой. Гостиную наполнял запах ее волос, а руки пребывали в постоянном движении: то сцеплялись – судорожно, до белизны в костяшках, то принимались нервно разглаживать складки на куртке и трениках.

– Перестань, – снова попросил я. – Эти шуточки не твои. Дочь семьи Шхаде не должна произносить грубых слов.

– Тебе-то откуда знать? – фыркнула она. – Теперь еще и ты метишь в защитники чести семьи Шхаде? Без тебя хватает… без тебя… хватает…

На последних словах она прерывисто вздохнула, как будто в попытке удержать нахлынувшие слезы. Удалось лишь частично: одна-две слезинки скатились-таки по каждой щеке. Сердце мое сжалось, и мне пришлось опустить глаза, чтобы усилием воли привести себя в правильное настроение. Ни симпатий, ни антипатий. Ни симпатий, ни антипатий…

– Лейла, ты ведь знаешь, что с этим можно покончить другим путем. Мы можем тебя защитить. Смотри: ты в квартире Шерута, и я говорю от имени Шерута, на запись. Другое имя, другая страна, другая жизнь.

– Да-да… – кивнула она, подняв лицо к потолку и часто-часто моргая, чтобы помешать новым слезам. – Новая жизнь. Ты уже говорил…

– Верно, говорил. А ты хотела что-то сообщить, – напомнил я. – Что именно?