Четыре сестры

– Он читает лекцию о загрязнении окружающей среды в аду. Хочет подать хартию в защиту прав грешников.

– Папа всегда думает о других, – сказала Беттина с нежностью.

Мама наклонилась, потянула за полы плаща, разглаживая складки, и погладила Ингрид, болтая ногами.

– Я ошибаюсь или ты делаешь мой знаменитый торт, который не надо печь?

– Твой «Наполеон» из рассыпчатого печенья, yes sir[61]. Не говори ничего, я хочу сама вспомнить.

Беттина раскрошила пачку печенья, смешала с маслом и мягким сыром. Взглядом поискала одобрения мамы, которая наблюдала за ней с буфета, свесив ноги. Ингрид тоже смотрела очень внимательно.

– А… дальше? – спросила Беттина.

Она отметила, что мама уже не в плаще, а в своем синем миткалевом фартуке. Такой у нее был посмертный дар. Она могла переодеться в одну секунду.

Люси Верделен спрыгнула с буфета и грациозно, на манер Мэри Поппинс, приземлилась на цыпочки (резиновые сапоги превратились в балетки на ремешках).

– Немного растворимого кофе для аромата. А где у вас форма для торта? И это называется порядок…

Беттина нашла форму, положила на дно слой печенья, сверху вылила смесь.

– А сверху, – сказала мама, – опять слой печенья. Утрамбовывай осторожно. Чтобы не поломались.

Ингрид, тоже спустившаяся с буфета, вылизывала остатки сыра. Беттина поставила форму в холодильник.

– Спасибо, – сказала она. – Это единственный рецепт, который я освоила. Ты помнишь? Мой первый торт из…

Ее взгляд заметался по кухне. Она снова была одна с кошкой. Мама исчезла. Беттина вздохнула.

– Как раз когда я собиралась рассказать ей про Мерлина… Тьфу ты. Если я скажу, что никогда не была так влюблена, ты появишься?

Люси по-прежнему не было видно.

– Тьфу ты, – повторила Беттина, заглядывая Ингрид в глаза. – Ты не скажешь мне, куда она подевалась?

* * *

Постоявший на холоде, «Наполеон» из печенья таял во рту. Гортензия отрезала кусок для Женевьевы, еще один – для себя.

– Перечитай мне всё, – попросила она с полным ртом.

Письмо Зербински Гортензии

Дорогая Гортензия,

Мюгетта получила твое письмо и была сама не своя от радости. Она всегда очень радуется твоим письмам. Ты заставляешь ее чаще улыбаться и смеяться. Она не отвечает тебе в последнее время только потому, что очень слаба.

Ее поместили в стерильную палату, чтобы она не подцепила ни единого микроба. Она накрыта такой прозрачной пластиковой палаткой, мы видим ее и говорим с ней сквозь пластик. Тромбоциты сильно упали, и ее организм не в состоянии защищаться.

Наша единственная надежда – на пересадку костного мозга, но для этого нужен донор, чей костный мозг будет совместим.

А пока заставляй ее почаще смеяться. Ей это нужно.

Сесилия Зербински

Гортензия отложила остаток торта, засунула большой палец между передними зубами и принялась ожесточенно грызть ноготь.

– Я напишу, пусть возьмут мой костный мозг, – объявила она.

Женевьева улыбнулась.

– Сначала они поищут среди родни. Там больше шансов найти совместимого донора.

– Совместимого?

– Такого, чей костный мозг больной не отторгнет.

– Мы с Мюгеттой часто цапались. По любому поводу.

– При чем тут это?

– Несовместимость. Будем надеяться, что костный мозг не такой капризный.

* * *

Сегодня была ночь полнолуния.

Беттина пошла в ванную выпить воды. Возвращаясь, зацепилась та почком за сундук. Слабый стук никого не разбудил. Кроме Дезире.

Дезире плохо спала с тех пор, как ветер с моря два-три раза потряс ставень. Она встала и вышла на площадку, оставив спящую Энид одну в комнате. И на цыпочках направилась к Женевьеве в надежде, что закрытая кровать с толстыми стенками защитит ее от скрипа ставней. Она взобралась по трем ступенькам на кровать и юркнула под одеяло рядом с Женевьевой, которая открыла один глаз и снова уснула, приняв ее за Энид.

Энид же в своей комнате проснулась через час с отчаянным желанием пописать. Она посмотрела на кровать Дезире. Пусто. Она была одна. Даже Ингрид и Роберто ее бросили. Возвращаясь из туалета, она зашла в комнату Шарли. Забралась сонная под одеяло и не сразу заметила, что здесь она тоже одна. Шарли в кровати не было. Но Энид очень, очень хотелось спать, слишком хотелось, чтобы снова искать компанию. Она уснула.