Четыре сезона

Влтава — это не только привольная серая волна, это каскад плотин и шлюзов, восемь нарушающих плавное течение реки островов и восемнадцать скрепками стягивающих берега мостов. Из гондолы под куполом мне видны девять: от Баррандовского железнодорожного, по которому как раз бежит поезд из Смихова во Вршовице, до, кажется, Главкува моста, проложенного через речной остров Штванице в начале прошлого века. Когда-то пражане, склонные к приятным преувеличениям, называли этот остров Большой Венецией, потому что участки земли разделялись здесь неглубокими каналами. Сравнение, честно говоря, не выдерживало критики: в пражской Венеции располагались в основном огороды да охотничьи загоны, где местная знать развлекалась травлей диких зверей. Каналы давно засыпаны, но склонность к молодецким забавам сохранилась: на Штванице теперь — старый Зимний стадион, там еще до войны проходил чемпионат мира по хоккею, да Центральный дворец тенниса.

Оба стадиона сильно пострадали во время небывалой силы наводнения 2002 года, когда Прагу не спасли от взбесившейся реки ни плотины, ни дамбы, ни миллионы укрепивших берега мешков с песком. Под гондолой воздушного шара как раз Детский остров, а на северной его оконечности — скульптура Влтавы, к которой по традиции возлагают цветы в память о жертвах стихии. История Чехии никогда не была патриархальна: Прага — мать городов, Влтава — старшая сестра чешских рек, самая почитаемая в стране святая — Анежка Чешская, даже основала столицу молодая красавица, княгиня Либуше.

Искусство превратило воздушный шар в сладкую муку мечтателей — на странице и в кадре он появляется в основном как приспособление для неудачников: чтобы лопнуть, рухнуть, оторваться и улететь, загореться и не взлететь. Вспомните: Жюль Верн превратил в несчастливых воздухоплавателей чуть ли не половину персонажей своих книг. Федор Хитрук влепил парящему у пчелиного улья Винни-Пуху пробкой под зад. Символом попыток России взлететь стал наполненный дымом пузырь из звериных шкур в «Андрее Рублеве» Тарковского. Даже коротыша Незнайку и его друзей безжалостный Николай Носов обрек на крушение.

Литература и кино, впрочем, только копируют жизнь. Пионер воздухоплавания, француз Пилат де Розье, погиб всего через два года после первого в истории успешного полета над Парижем — его шар лопнул над проливом Ла-Манш. Кругосветный беспосадочный одиночный полет — мечта воздухоплавателей, для исполнения которой потребовалось более двух веков. «Это последний великий вызов, который природа оставила человечеству», — заявил несколько лет назад австралийский пилот Джон Уоллингтон. Он прав, ведь воздушный шар — это всего лишь увеличенная копия мыльного пузыря, хотя и превосходящая его по прочности. Не случайно любимый тост воздухоплавателей — за четыре стихии: за воздух, по которому шар летает, за огонь, который этот воздух согревает, за ветер, по воле которого шар движется, и за землю и воду, на которые шар возвращается. Уоллингтону не удалось перехитрить четыре стихии, как он ни пытался, несмотря на то что его «Одиссей» поднимался на высоту до 40 километров, туда, где просто не бывает плохой погоды. Удача улыбнулась самому упорному: чикагский миллионер Стив Фоссет покорил земной шар с шестой попытки, потратив на свои усилия без малого шесть лет. Не раз он рисковал жизнью. Застигнутый как-то бурей над Тихим океаном, его «Одинокий дух» рухнул с высоты девять тысяч метров, а после приводнения гондола загорелась и стала тонуть. Фоссет тогда выжил чудом. Мировой рекорд он поставил летом 2002 года на воздушном шаре «Дух свободы» и при этом опять едва не погиб.

Я лечу, я парю, я — это пронизанный солнцем воздух, я — облачко в синеве над городом. Сверху прекрасно видно, как же все-таки хотелось человеку дотянуться до небес: Прага с высоты, доступной только нам да ангелам, — сплошные башни, башенки, колокольни, ратуши, шпили, пожарные каланчи, антенны, купола, флюгеры. В многовековом движении по вертикали технология, конечно, победила историю: великолепнейший собор Святого Вита на целых 120 метров ниже уродливой телевизионной башни в Жижкове, но мудрая история взяла свое — и числом, и качеством, и, главное, красотой. Прагу не случайно называли стобашенным королевским городом. Теперь, как утверждают краеведы, количество башен перевалило за 500, правда, короли кончились. Прага, город на холмах, на зависть другим столицам обзавелась десятком смотровых площадок. С каждой из них путеводители обещают «вид с высоты птичьего полета», но мы-то с вами понимаем, что все они врут, ведь птицы летают примерно там, где парят воздушные шары.