Четыре сокровища неба

Кисть обмякла в моей руке, желтая краска растекается по грязи.

– Ах, – говорит он. – Так это был ты.

Я ничего не говорю.

– Кэролайн клялась, что в тот день что-то слышала, – продолжает он. – «Там что-то есть на деревьях», – говорила она мне. Я ей не поверил. Теперь я знаю, что это был ты. Верно, Джейкоб? Это ты был в деревьях в тот день?

Я чувствую себя смущенной, как будто пропустила что-то, что все остальные уже узнали. Я киваю, желая, чтобы он отвел взгляд.

– Ты расстроен, что я скрывал это от тебя. – Тон у него мягкий, даже покладистый. – Ты был прав. Мы друзья, а друзья так не делают. Ты примешь мои извинения? Я расскажу тебе все, если ты захочешь это услышать.

Он не сердится и не обвиняет меня в подглядывании. Я впервые поворачиваюсь к нему лицом. От его взгляда моя кожа стягивается, обнажая все то, что под ней.

– Давай, – говорит он, протягивая руку. Я принимаю ее.

Девушку зовут Кэролайн, она старшая сестра одного из учеников Нельсона. Она сидела с ними на каждом уроке, наблюдая, как Нельсон учил его сонатам Баха и аранжировкам Вивальди. Он не придавал этому большого значения – возможно, она просто была заинтересована в прогрессе своего брата. И вот однажды, когда мальчик не видел, Кэролайн сунула записку в футляр для скрипки Нельсона.

– Как мило, – говорит Линь Дайюй, давясь от отвращения.

Нельсон рассказывает мне о ней, вернувшись в гостиницу «Твинфлауэр», в уединении своей комнаты. Светлая – так он называет ее. Добрая душа. Кэролайн всю жизнь прожила в Пирсе и мечтает стать учительницей в школе. Она очень хорошо ладит с детьми.

– Ее семья знает? – спрашиваю я. Нельсон не отвечает. – Ты думаешь жениться на ней?

– Я ничего не думаю, – говорит он. – И менее всего жениться, пока это еще незаконно для нас. Нет, я думаю, что постараюсь быть счастливым так долго, как смогу.

Я представляю, как Нельсон учит ее младшего брата у них дома, а Кэролайн следит за ними. Таинственные взгляды и застывшие улыбки, которыми он обменивался с ней, зная, что позже, когда они останутся одни в комнате Нельсона или на поляне, то сойдутся в едином тепле, отделенном от внешнего мира. Руки Нельсона на ее прекрасной шее, мягкое мерцание превратилось в песню.

Какая идеальная сцена, думаю я. Я не могу скрыть ни гримасу на лице, ни глубокую жажду, сосущую в животе. «Не корчи рожи, – говорила мне мама. – Твое лицо застынет, и тогда у тебя будет это уродливое лицо на всю оставшуюся жизнь».

Нельсон ничего не замечает. Нельсон может только улыбаться. Это другая улыбка, я не видела, чтобы он раньше так улыбался Наму, Ламу или даже мне. Легкая, непринужденная, та, с которой он заснул прошлой ночью. Как будто лицо Нельсона тоже застыло – только оно стало блаженным.

– Что произойдет, если вас поймают? – спрашиваю я. Я помню историю, которую Лам прочел в газете, о китайце, которого бросили в тюрьму на пятьдесят дней за то, что он обнял белую женщину на улице.

– Никто не знает, – говорит Нельсон. – Кроме тебя.

Я думаю о борделе госпожи Ли. Никто из белых мужчин, которые входили и бросались там на женщин, на китайских девочек, ведущих себя как женщины, никогда не попадали в тюрьму. Они приходили и уходили открыто. Кем бы они ни были, они всегда гордились тем, что они именно такие.

– Ты считаешь меня глупцом? – спрашивает Нельсон, наблюдая за мной.

Я говорю ему «нет». Я говорю ему, что он просто влюблен.

– А ты когда-нибудь был влюблен, Джейкоб? – Я думаю обо всех людях в моей жизни, которые могут подпадать под это слово, говорю ему «да» и на этом останавливаюсь.

В дверях Нельсон кладет руку мне на плечо, и на этот раз ее тяжесть почти безжалостна. Нам и Лам спрашивают меня, как поживает Нельсон, почему он не заходил к ним, закончила ли я подписывать мешки с мукой, которые стоят в задней комнате. Возвращаться к жизни, в которой я не знала этого, кажется странным, как будто она больше не должна принадлежать мне.

– Поможешь мне сохранить этот секрет, Джейкоб?

Он так мне доверяет. Я смотрю на него и говорю «да», думая, что сделаю все, чтобы он всегда знал только чувство счастья.

17

Когда наступает сентябрь, воздух заметно меняется – ночи становятся пурпурными, с новым видом холода, который обещает суровую осень и мстительную зиму. Ранним утром, когда я прижимаю руку к стеклянной витрине магазина, то чувствую, как она пульсирует прохладой, идущей от руки вверх по шее. Через пять дней я уеду в Бойсе, чтобы встретиться с Уильямом. Дом так близко, что я могу проскользнуть внутрь и надеть его на себя, как одежду.

Но в огромной стране на востоке, увенчанной горами и окруженной бесконечным ветром, происходит ужасное.

Нельсон приносит нам новость об этом. О резне, как он это называет.

Я обедаю с Намом и Ламом, когда он врывается, и это слово больше похоже на разбитую тарелку, чем на любое слово английского языка, которое я слышала раньше.

Нам и Лам в замешательстве. Они не знают, что означает это слово. Я тоже не уверена.