Четыре сокровища неба

К тому времени, как я возвращаюсь в магазин, уже стемнело, я пропустила ужин. Нам и Лам уже спят, но оставили мне миски с рисом, теперь едва теплым, и маринованными овощами. Мое сердце сжимается, когда я вижу эти миски: знак того, что кто-то заботится обо мне, напоминание о том, что когда-то я была ребенком и дочерью и что люди любили меня достаточно сильно, чтобы всегда следить за тем, чтобы я была сыта и накормлена. Сегодня я не голодна. Я выставляю миски на улицу для кошек, которым посчастливится их найти.

Я не должна была говорить то, что сказала Нельсону. И, возможно, я ошибалась насчет Кэролайн. Но я не могла позволить себе уехать из Пирса, не зная, что попыталась его защитить. Если он теперь ненавидит меня, пусть ненавидит вот за это. Зная это, я могу быть в мире со всем, что здесь произошло. Я могу знать, что моя жизнь в Пирсе и моя дружба с Нельсоном не будут казаться пустой тратой времени.

Я не прошу его любить меня. Все, что мне нужно, это чтобы он был в порядке.

Если он должен ненавидеть меня, чтобы быть счастливым, я позволю ему это.

– Помни, – говорит Линь Дайюй. – Это не твой дом. Это не твоя проблема. Пусть разбираются со своей грязной страной. Ты должна вернуться в Китай.

– Эта печаль не будет длиться вечно, – говорю я себе.

Линию можно назвать сильной, только когда она твердо намерена оставаться на бумаге. Сильные линии важны, но как сделать сильную линию мягкой кистью? Ответ: с помощью сопротивления.

Упругая кисть – это та, которая после нанесения туши на бумагу может спружинить, готовясь к следующему мазку. Но упругость достигается не более сильным нажатием. Нет, художник должен овладеть искусством отпускания кисти, давать ей пространство и свободу снова найти себя.

Сопротивление – это просто на самом деле. Знать, когда подтолкнуть, а когда отпустить.

19

За две ночи до моего отъезда в Бойсе бушует буря. Молния разрывает небо на куски, и я думаю: вот как я выгляжу изнутри – не цельность, а множество, разделенное чем-то, что я не могу контролировать.

Утром Лам роняет мне в руки письмо.

– Зашел на почту, и мне дали вот это, – говорит он. – Сказали, что прибыло несколько дней назад, но его не туда положили во время шторма.

В левом верхнем углу пятно от воды. Имя Уильяма – черная гусеница, напитавшаяся влагой. Вес конверта больше обычного, и когда я поднимаю его, то чувствую большой прилив возможностей. Это то, чего я ждала.

Лам любопытен. Он спрашивает, кто мой друг. Нам подслушивает, а потом они оба мнутся у моей двери. Они заметили письма, которые я получала, говорят они. Они вдвоем решают устроить игру, пытаясь угадать, кем для меня является Уильям. Я слушаю их шутки и смеюсь, но больше ничего им не говорю. Письмо остается в моем нагрудном кармане в течение дня, его вес как талисман. К обеду Нам и Лам решили, что Уильям – безответная любовь.

Когда позже их храп разносится по всему магазину, я вытаскиваю письмо и вскрываю. Мое дыхание учащается. Само письмо не пострадало от воды. Я с облегчением разворачиваю страницы, чтобы увидеть жирный почерк Уильяма, только на этот раз почерк с наклоном, возможно, даже спешный. С первого взгляда наставник Ван назвал бы его озабоченным.

Я зажигаю спичку и подношу ее к первой странице.

Джейкоб, – начинается оно.