Четыре танкиста и собака

Он повернулся кругом и вышел в соседнюю комнату. Сел на стул, спиной к окну, сдвинул фуражку на глаза…

Через минуту скрипнула дверь и вошел Кос.

— Не разговаривай ниже чем с командиром полка. Все объяснишь так, как слышал. Они могут взять этот город без потерь. Пусть дадут с исходных позиций три длинные красные очереди в направлении шлюза. Как пойдет вода, у них будет четверть часа, чтобы без огня ворваться в Ритцен.

— Три длинные очереди, четверть часа, — повторил Томаш. — Не забуду. Лучше ничего не записывать.

— Вот, если хочешь, кисленькие конфеты, — сказал Янек и вышел.

Черешняк на ощупь открыл жестяную коробку, положил леденец в рот.

В открытое окно заглянул Густлик.

— Томек…

— Что?

— Давай я пойду.

— Нет, пан плютоновый… Густлик… В танке гармошка осталась…

— Найдешь другую. Давай я пойду, а?

— Нет. Конфет хочешь?

— Какие конфеты? Ты что, рехнулся?

Томаш остался один. Издалека с порывом ночного ветерка донеслось эхо автоматных очередей и разрывов мин.

Едва узкий месяц скрылся за темными тучами на горизонте, под стеной шлюза замаячили четыре фигуры.

— Готов? — тихо спросил Кос.

— Готов, — глухим голосом ответил Черешняк.

Заскрипели засовы калитки. Саакашвили обнял Томаша, отыскал в темноте его ладонь и вложил в нее эфес сабли.

— Подержи в руке. Она придает смелость.

— Будешь возвращаться, захвати пива, — пробасил Густлик.

Открылась дверь, и на фоне ясного неба они увидели фигуру Черешняка в полевой пилотке, с автоматом на груди. На вымазанном сажей лице сверкали только белки глаз. Тень закрыла выход, и он исчез.

— В добрый путь! — сказал Кос, закрывая дверь.

Все трое вернулись в сени. Саакашвили снова зажег лампу.

— Закончим с оружием — и спать.

— Я первый заступлю на дежурство, — вызвался Григорий.

Янек в знак согласия кивнул головой. Помолчали. Некоторое время слышно было только позвякивание стали.

Густлик, вынимавший патроны из магазина к немецкому автомату, первый прервал молчание.

— Молодец Томаш! Хороший человек из него будет.

— Будет, если перейдет, — уточнил Григорий.

— Дорога трудная, — добавил Кос.

— Эх, чуть не забыл, мы же еще не ужинали.

Густлик взял два больших куска хлеба, плоским штыком разрезал банку консервов пополам, намазал консервы на хлеб и начал есть.

— Вам тоже намазать? — спросил он, постукивая по железу.

— Давай, — согласился Григорий. — Только потоньше, чтобы челюсть с шарниров не сорвалась.

В этот момент раздался сильный условный стук в ворота.

Переглянувшись, схватились за оружие. Густлик первым бросился в соседнюю комнату, перескочил через перила и подбежал к стене.

— Кто там? — спросил он по-немецки грозным голосом.

Тишина. Только грохотом напоминал о себе далекий фронт.

— Кто там, черт возьми?!

Все трое притаились у ворот с оружием наготове.

Снова тишина. Елень осторожно приоткрыл окошко и выглянул. Потом закрыл его, открыл дверь и, осмотревшись еще раз, втащил какой-то большой предмет.

— Что это? — прошептал Кос.

— Сейчас увидим, — ответил тихо Григорий.

Вместе с Косом они вошли в сени, Густлик следом за ними; он положил на стол гармошку, а на гармошку грязную, еще мокрую от дождя уланскую фуражку ротмистра с потемневшим от сырости околышем. Кос не знал, смеяться или сердиться. Саакашвили прыснул со смеху, зажимая рот ладонью.

— Ну и скопидом! — закричал Густлик. — Если на дороге ему попадутся подковы, то он не дойдет до цели, начнет их собирать.

Григорий заступил на дежурство. Он не захотел стоять на вышке, потому что Черешняк сказал, что сверху видно лишь линию фронта на востоке, где время от времени вспыхивали разрывы, и зловещее зарево на западе — над Берлином. Лучше было слушать, сидя перед входом в сени. Поблизости никаких звуков, кроме монотонных всплесков со стороны шлюза. Иногда ворочались пленные в подвале или вздыхал кто-нибудь из друзей. Григорий сидел, прислушивался и прикидывал в уме, как уговорить остальных членов экипажа, чтобы, несмотря ни на что, не бросать «Рыжего». В бригаде несколько танков после срыва или повреждения башни использовались как тягачи, которые вытаскивали поврежденные танки с поля боя. Танковый тягач приносит много пользы, но если экипаж не согласится переходить на техническую службу, то можно было бы поставить новую башню. Все равно должны были менять пушку…

Незаметно сзади подошел Янек Кос и присел рядом.

— Еще не время сменять, — запротестовал Саакашвили.

— Знаю, но не спится, — прошептал он. — Я все думаю, хорошо ли, что Томаш пошел. Самый молодой из нас, недавно на фронте.

— Но ведь жребий…

— Не все можно решать жеребьевкой.

— Знаешь, Янек, надо подумать нам насчет «Рыжего».

— Не беспокойся о «Рыжем». Кто знает, что принесет нам завтрашний день. Да и до утра еще далеко.

Зашевелился Елень на своей постели из канатов и вскоре подсел к ним.

— У швабов подрывная команда — святое подразделение. А тут еще и специальная, — объяснял он. — Так что до утра, наверни, никто не придет, если только с завтраком…

— Ты почему не спишь? — спросил Янек.

— Мухи кусают… Интересно, дойдет Томаш к нашим?