Четыре туберозы

Я кондотьер, беспечный и красивый,
Готов на всё, рублю всегда с плеча.
Есть в урне жребий хоть один счастливый? —
Его достану остриём меча.

Мне мил узор расцвеченных нарядов,

Их слишком пышный и тяжёлый блеск.
Люблю идти среди враждебных взглядов,
Чтоб плащ горел от шитых арабеск.

Я люб чужим и жёнам, и невестам,

Мне весело на козни их глядеть,
И вдруг потом как бы случайным жестом
Порвать хитро раскинутую сеть.

В кругу врагов мой облик прост и ясен.

Та простота — мой самый лучший щит,
Но задремли, удар мой не напрасен,
И враг у ног поверженным лежит[82].

Я всё прощу, легко поверю чуду,

Вчера язвившим дружеским устам,
Но ни одной обиды не забуду
И каждому сторицею воздам.

За всё плачу. С отеческой любовью

Судьба не даст мне всё, чем я богат,
Плачу за всё иль золотом, иль кровью
Друзьям втройне, врагам во много крат.

Я кондотьер. И мне бросают плату

И говорят: «Ты нанят, ты в плену!»
Но кто купил, не сетуй на расплату,
Я на тебя же шпагу поверну.

Смеюсь над всем… И сам Святейший Папа

Меня смутить анафемой не мог.
Но мне жалка больная птичья лапа
И придорожный сломанный цветок.

ОТШЕЛЬНИК

Глушь темноствольная сосен.
Тишь и янтарная мгла.
Цепью мелькающих вёсен
Жизнь прошумела, прошла.

В мире скитается Лихо,

Рыщет Лукавый без сна.
Странника на берег тихий
Скоро домчала волна.

Годы идут. И поныне

В мир запечатана дверь.
Любы Царице-Пустыне
Равно и схимник, и зверь.

Злоба растает, смирится

В радости розовых зорь.
Белка по келье резвится,
Бродит заботливый хорь.

Утро придёт. Над откосом

Стану я, руки воздев.
С хором лесным стоголосым
Древний сольётся напев.

Сосны — народ преклоненный,

Небо — лазоревый храм.
Солнце — светильник нетленный[83],
Пар над рекой — фимиам.

Вечер… И с радостью новой

Мерю я пройденный путь.
Знаю, в колоде дубовой
Время навеки уснуть.

Глушь темноствольная сосен.

Жёлтая каплет смола.
Только бы Вечная Осень,
Смерть, не забыла, пришла.

ПОСЛЕДНИЙ [84]