Четыре тысячи, восемь сотен

– Нет, просто BAFTA[25].

Адам изо всех сил старался не показывать улыбки. – Мы поддерживали связь после того, как «Скорбные земли» потерпели неудачу?

– Не особенно, – ответил Остер. – Я переехал сюда намного позже тебя; пять лет я потратил в тщетных попытках пробиться на Бродвей, чтобы в итоге просто поступиться своей гордостью и смириться с ролью сценариста‑консультанта. А ты к тому моменту достиг таких высот, что мне уже было неловко заявляться к тебе с просьбой о работе.

Адаму стало по‑настоящему совестно. – Тебе стоило прийти. Я был перед тобой в долгу.

Остер покачал головой. – Я не жил на улице. И устроился здесь довольно‑таки неплохо. Я не могу позволить себе то, что есть у тебя… – Он указал на нетленный корпус Адама. – Но с другой стороны, я не уверен, что смог бы справиться с лакунами.

Адам вызвал машину. Остер настоял на раздельном счете.

Промчавшаяся с грохотом официантская тележка принялась убирать со стола. – Я рад, что помог тебе восполнить пробелы, – сказал Остер, – но ко всем моим ответам, пожалуй, стоит добавить одно предупреждение.

– И только сейчас об этом говоришь?

– Случай с Колманом. Не принимай его близко к сердцу.

– А с какой стати? – озадаченно спросил Адам. – Я не собираюсь судиться с его семьей за гроши, которые им до сих пор перепадают. – Вообще говоря, сам он не мог судиться ни с кем и ни по какому поводу, но важно было отношение.

– Хорошо. – Остер был готов закрыть эту тему, но Адаму теперь требовалось внести ясность.

– Насколько тяжело я воспринял это в первый раз?

Остер покрутил пальцем у виска. – Как будто у тебя в мозгах завелся хренов паразит. Он украл твой драгоценный роман и отнял жизнь у сестры твоего любимого человека. Он дал тебе пинка, когда у тебя ничего не было и лишил единственной надежды.

Теперь Адаму стало ясно, почему они потеряли друг с другом связь. Солидарность в тяжелые времена – это, конечно, хорошо, но такое всепоглощающее недовольство вскоре должно было приесться. Остеру тоже приходилось несладко, и он решил оставить прошлое позади.

– С тех пор прошло больше тридцати лет, – сказал в ответ Адам. – Теперь я другой человек.

– Разве того же нельзя сказать про всех нас?

Первой подъехала машина Остера. Адам проводил его взглядом, стоя у входа в закусочную: тот уверенно сидел за рулем, несмотря на то, что для управления машиной ему не пришлось бы даже пошевелить пальцем.

8

Адам сменил пункт назначения машины на центр Гардины. Он вышел у выстроившихся в ряд магазинов фастфуда и отправился на поиски публичного веб‑киоска. Сначала он переживал насчет того, как лучше расплатиться, не оставив после себя слишком очевидных следов, но затем обнаружил, что в этом муниципалитете доступ в сеть был таким же бесплатным, как вода в общественных фонтанах.

Среди фактов, касающихся индустрии развлечений, не осталось ни единой крупицы информации, которая бы не была увековечена интернетом. Ради съемок своего сериала Колман переехал из Лондона в Лос‑Анжелес; когда к нему вломился грабитель, он жил всего в нескольких милях к югу от того места, где сейчас находился дом Адама. Однако старик на тот момент проживал в Нью‑Йорке; воспоминания подсказывали Адаму, что Калифорнию он впервые посетил лишь на следующий год. На ноутбуке, который он начал раскапывать в поисках информации, были файлы, датировавшиеся 90‑ми годами, но они совершенно точно были скопированы с другой машины; сам по себе этот ноутбук никак не мог оказаться настолько старым, чтобы на нем сохранились удаленные письма с данными рейсов, забронированными тридцать лет тому назад – даже если старик по глупости не позаботился о том, чтобы хоть немного замести следы.

Адам отвернулся от покрытого щербинками проекционного экрана, подумав, не мог ли кто‑то из прохожих заглянуть ему через плечо. Он терял связь с реальностью. Целью окклюзий могло оказаться всего лишь чувство возмущения, от которого так и не смог избавиться старик: не сумев смириться со случившимся – даже после смерти Колмана, даже после того, как его собственная карьера пошла в гору, – он вполне мог пожелать избавить Адама от этого бессмысленного, выбродившего гнева.

Таково было самое простое объяснение. Мысль о том, что старик мог убить Колмана, по‑видимому, не приходила Остеру в голову – если, конечно, он не скрыл от Адама правду, – и если бы к нему наведывалась полиция, он бы наверняка упомянул об этом в разговоре. Если больше никто не считал старика причастным к убийству, был ли Адам вправе его обвинять – опираясь исключительно на форму и местоположение темной оспины утраченных воспоминаний, затерянных среди тридцати процентов, недоступных его мозгу?