Читаем Четыре ветра полностью

Серёжа несмело подошёл к старичку.

– Вот, вот этот мальчик. Зовут его Серёжа, – отрекомендовал Галактион.

– Хорошее имя Серёжа. Ну, ну, Серёжа… да ты подойди ко мне поближе, я не кусаюсь.

Старичку так понравилась шутка, что он начал громко смеяться. И казалось веселью его не будет конца. Странный всё-таки старик. Маркелл устав ждать, поторопил:

– Ты не отвлекайся, потом посмеёшься.

Старик опять достал свой антисанитарный платок, вытер проступившие теперь уже от смеха слёзы, и ласково спросил:

– Ты Сережа, наверное, отличник?

– Нет, я… в общем… я учусь нормально, только по русскому языку тройка.

– Во как! Это плохо.

Серёжа испугался, что из-за злосчастной тройки по русскому языку может прогореть всё дело. Что если старик помогает только хорошистам и отличникам? И поспешил исправить положение:

– Но учительница говорит, что если я ещё немного позанимаюсь, то в следующей четверти у меня обязательно будет четвёрка.

Серёжа выдохся. Он устал. Устал от вранья. Учительница русского языка и литературы Тамара Петровна ничего такого не говорила. Правда, советовала больше читать. А зачем? У Серёжи и без чтения дел полно.

– Ну это хорошо, хорошо. А ты школу любишь? – не унимался старик.

«Час от часу не легче! Чего он ко мне привязался?», – грустно подумал Серёжа. И не стал долго размышлять и ответил, что школу любит беззаветно. Какая в сущности разница любит он школу или нет?

– Правильно! Школу надо любить. Вот помню у нас… – старичок блаженно закатил глаза к потолку.

«Это надолго», – обречённо подумал Серёжа. Его бабушка тоже любила вспоминать свои школьные годы. Да какая она была хорошая, послушная, родителям и учителям не грубила, училась хорошо, не озорничала, языки не показывала, с мальчишками не дралась, тетрадки-то у неё были в порядке, форма чистенькая, словом, не девочка – ангел. Но бабушку Серёжа любил, а потому делал вид, что ему страшно интересно слушать. А старичка он, конечно же, не любил, хотя волей-неволей придётся выслушать и его. Положение, как всегда, спас Маркелл:

– Так, стоп!

Достав с полки тетрадь, ручку, торжественно вручив их старичку, благословил:

– Вот тебе дед бумага, ручка, пиши! Пиши свои мемуары! Потомки по достоинству оценят твой труд! У меня в издательстве знакомый есть о публикации я договорюсь. Но! Писать ты начнёшь после того, как мы уйдём. Ясно? А теперь к делу.

Старик засопел обиженно, но взял себя в руки.

– Ладно, говорите зачем пожаловали.

– Нам нужна ваша помощь, – приободрился Галактион.

– Ясное дело, нужна, иначе бы вы сюда не пришли. Говори, я слушаю.

– Нам необходимо метель укротить.

– И всего-то! – радостно воскликнул старик.

И Серёжа выдохнул с облегчением: «Значит, дело плёвое, старик обязательно поможет!».

– Ну милые вы мои! Я уж давно не по этой части. Так что ничем помочь не могу. До свидания.

– Но как же? Ведь вы… ведь мы… ведь он… – Галактион был настолько растерян, что не находил слов.

– Мы, вы, они, оно, – передразнил противный старик. – Сказал не могу, значит, не могу. Чего я зря обещать-то буду? Всё. Пока. Мне работать надо.

Старик опять взял в руки берёзовую ветку.

– Получается мы зря шли сюда, – печально проговорил Галактион.

– Ну, значит, получается. Хотя я ещё не разучился одномоментные желания исполнять. Вот ты малец, чего сейчас больше всего хочешь? – обратился старик к Серёже.

Серёжа прислушался к себе. Пить! Больше всего на свете он хотел пить.

– А вода есть у вас?

– Пить, что ли хочешь? – догадался старик.

– Да.

– Этого добра навалом. Там во дворе колодец, пей на здоровье. Это всё что я могу для тебя сделать. Прощай.

Серёжа, не зная, что делать дальше, топтался на месте. И тут вступил Маркелл:

– Так друзья, я вижу переговоры зашли в тупик. Выйдите пока на минутку, мне с дедушкой поговорить надо с глазу на глаз.

– Я никуда не пойду! Я представляю Серёжины интересы, и ты будешь говорить только в моём присутствии, – строго заявил Галактион.

– Ты уже напредставлялся! Иди и Серёгу уведи. Мне со стариком пошептаться нужно.

После тесной, душной, насквозь пропахшей берёзовыми вениками хибарки, раскалённый воздух пустыни показался свежим и прохладным. Серёжа осмотрелся, но колодца не увидел.

– Я знаю, где колодец, – виновато проговорил Галактион. – Пойдём вместе, я тоже пить хочу.

Небольшой песчаный бугорок обозначал колодец. Так вот почему Серёжа не заметил его. Рядом с колодцем валялось старое ржавое ведро к дужке которого была привязана верёвка. Побросав вещи, крепко взявшись за конец верёвки, Серёжа бросил ведро в пропасть. Колодец был таким глубоким, что ведро летело целую вечность, однако, сигнала приближения к заветной цели всё не было. Наконец, ведро вроде бы натолкнулось на преграду. Серёжа потянул – тяжело, значит, вода в ведре! На помощь пришёл Галактион и они вдвоём стали поднимать ведро к свету.

Когда ведро было поднято на поверхность оказалось, что воды в нём практически нет. Чтобы не смотреть как Сережа, запрокинув пустопорожнее ведро пытается по каплям сцедить воду в рот, Галактион сел на песок и стал чертить на нём замысловатые узоры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее