Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

Вот «Caucase» прошел уже Босфор и, не замедляя хода, стал склоняться влево, огибая Хайдар-Пашу и Кадыкей. Справа промелькнули острова Проти, Антигона, Халки и Принкипо. «Куда же нас везут?» – недоумевал я. Но вот пароход стал склоняться влево, к берегу, и у одного местечка отдал наконец якорь.

Местечко оказалось Тузлой. Там был второй карантин, где над нами проделали ту же операцию, что и несколько дней назад в Каваке. Мы безропотно подчинились этой прихоти наших благодетелей. После этого, уже вторичного купания и дезинфекции, пароход на другой день снялся с якоря и на этот раз стал у острова Халки. Трюмная жизнь кончилась.

На берегу нам предоставлена была относительная свобода. Желающие могли нанимать себе, если у них на то были средства, собственные помещения и селиться где угодно на этом острове. Нашему отряду был отведен какой-то полуразрушенный турецкий дом, где наша холостая молодежь и разместилась с грехом пополам. Мы с В. подыскали неподалеку от отряда небольшую квартиру в греческом доме. Питались мы обычно в отряде, который получал, как и все беженцы, от союзников прекрасную и обильную провизию натурой, из которой, при отряде же, готовился обед и ужин.

Как-то незаметно подошли пасхальные праздники. Беженцы отслушали Светлую Заутреню в Халкинской греческой семинарии и разговелись чем Бог послал.

На Святой штаб генерала Шварца, служивший исполнительным органом союзного командования и передатчиком распоряжений, касающихся беженцев‚ уведомил, что желающие вернуться в Россию должны приготовиться к известному дню для посадки на пароход «La Navarre», идущий в Новороссийск. Желающих оказалось немного. В большинстве это были одиночные офицеры; частную же публику, вырвавшуюся из красного ада под благословенное небо Принцевых островов, в это время нельзя было бы заманить туда обратно никакими калачами. В защиту их нужно сказать, что им действительно нечего было делать на том, вновь небольшом клочке земли, где дралась Добровольческая армия.

В назначенный день против острова Халки стал на якорь огромнейший «La Navarre». Я простился с моими спутниками и сослуживцами и направился к порту.

Условия нашего плавания на «La Navarre» существенно отличались от таковых на «Caucase». Там были беженцы, бегущие без оглядки неизвестно куда и неизвестно на что; здесь – мы были пассажирами, и даже офицерами; там – нас запихивали в трюм, здесь нам были отведены каюты; там – на нарах, в трюмах, вперемешку с подозрительными фигурами, говорящими на анекдотическом русском языке о купле и продаже, располагались русские старики-генералы и тайные советники, становившиеся в очередь с миской или банкой от консервов для получения похлебки из бобов и корн-бифа; здесь, когда в числе пассажиров прибыл возвращающийся из командировки в Париж контр-адмирал Б.[135], его встретил капитан парохода и, отведя ему одну из лучших кают, величал его «mon amiral».

Кроме адмирала Б., с которым неожиданно свела меня судьба, на пароходе «La Navarre» я встретил несколько знакомых мне лиц. Весь путь до самого Новороссийска, я, полковник А. и еще два или три пассажира развлекались игрой в бридж.

В одно сверкающее весеннее утро пароход «La Navarre» вошел в Новороссийский порт…

Как русский морской офицер помогал Парагваю воевать с Боливией

10 декабря 1928 г.

За несколько минут до 6 ч., когда я собирался уже уходить домой, А.[136] объявил мне, что хочет послать меня в Bahía Negra[137] в роли советника при Honorio Benítez, который будет командовать на севере речными силами. Просил руководить им, в виду его неопытности. Я согласился при условии полной свободы действий. А. просил меня набросать схему наших отношений и моих обязанностей. Наскоро набросал схему, кажется, не упустив ничего важного, и оградил себя от сюрпризов в достаточной степени. Когда я подал А. эту схему, он никак не мог понять § 3. Секрет вскоре выяснился: дело в том, что командующий речными силами никаких директив от сухопутного начальства получать не может, т. к. совершенно независим в своих действиях и командующему армией не подчинен. Я заявил ему, что такое двоевластие недопустимо и опытом нашей гражданской войны на реках окончательно забраковано. На это он мне заявил, что здесь этого делать нельзя, т. к. сухопутные начальники настолько серы и ни уха ни рыла не смыслят во флоте, что если подчинить им последний, они его погубят в первые же дни войны. Вопрос оставили открытым. В таком случае, он, пожалуй, прав и настаивать на подчинении флота сухопутному командованию мне нет никакого смысла.

Просил приехать после ужина, чтобы обсудить детали. Приехал, но А. остался верен себе. Застал его, после сытного, по-видимому, ужина, развалившегося в кресле и дремлющим. Сказав, что вопрос обсудим завтра, предложил доставить меня домой в автомобиле, но я отказался и вернулся в трамвае.

11 декабря.