Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

В 1 ч. 10 м. пришли в форт «Patria». В полукилометре от берега – 3 пальмовых дома на чуть возвышенном месте. В тылу – пальмовый лес. Боливийская сторона – голая до самого горизонта. Кругозор – огромный. Съехали на челноке на берег, т. к. пароходик уже сидел среди реки на грунте. В форте – человек 70 солдат и 3 офицера во главе с teniente[164] Ortigoza, мальчик лет 23–24, типичной кавалерийской складки. Перед фортом насыпан вал, укрепленный пальмовыми столбами. По-видимому, все фортификационные укрепления этого «форта» тем и ограничиваются. Далее на север в 3–4 легуа (legua – 5 километров), последний наш форт Golpon, за которым, на таком же расстоянии, уже ближайший форт боливийский. Наши кавалерийские патрули постоянно наблюдают за боливийской стороной, патрулируя вдоль Río Negro до самого Puerto Caballo. Вскоре после форта Patria, Río Negro кончается тупиком, так что, в сущности, это не река, а канал, и вода в нем – стоячая. От форта Patria проложена дорога в Bahía Negro (72 километра) по которой камионы[165] доставляют сюда все необходимое.

Обстановка, в которой живут офицеры на форту – самая убогая, которую только можно себе представить. Единственный стул со спинкой был предоставлен мне. Остальные сидели на самодельных скамьях. Ortigoza живет там уже семь месяцев. Прямо Робинзон какой-то! Стол из каких-то ящиков покрыли грязной тряпкой (скатерть) и поставили по числу гостей – нас было пять человек с парохода, пять оловянных тарелок с варевом из риса и мяса и рассыпали по столу неизменные галеты. Затем, в оловянных же кружках – «mate cosido». Мне опять посчастливилось пить из более или менее приличной посуды, это была отобранная у боливийцев солдатская кружка немецкого типа.

В 3 ч. 40 м. пошли обратно. Долго буквально ползли по дну, отпихиваясь шестом. Сильный попутный ветер, по-видимому, выгонял воду из Río Negro. Уже совсем стемнело, когда вошли в реку Парагвай и в 20 ч. 30 м. были уже на канонерке. Чувствовал себя весь день отвратительно. Почти ничего не ел. Вернувшись на судно, выпил добрую порцию каньи и, запив ее mate cosido[166], с наслаждением лег спать на верхней палубе.

30 декабря. Воскресенье.

В 6 ч. утра на берегу подъем флага с церемонией в присутствии всего гарнизона. С палубы – очень красивая картина при восходящем солнце. Затем войска выстроились в каре, и тут же на берегу ксендз служил божественную службу, в которой принимал участие и оркестр музыки, игравший временами «Ave Maria» и еще какие-то торжественные вещи. Съехал с командиром на берег и все утро просидел, болтая у Franco. Там же познакомился с местным ксендзом. Он был в военной форме, в хаки, высоких сапогах и фуражке и столько же походил на священника, как и любой из нас. Зовут этого padre Verdun. Узнал, что парохода сегодня не будет, а завтра будут сразу два – «Corumba» и «Parapiti».

Среда, 2 января 1929 г.

Два дня не записывал ничего, ибо очень трудно делать это, когда нет своего угла, а приходится писать или за столом в кают-компании, или же в командирской каюте. Эти дни – канун Нового года и первый день его, у нас – ступа непротолченая от гостей.

Уже вечером 30-го на палубе был легкий «baile», к счастью, окончившийся довольно рано, т. ч. в 11-м часу уже можно было ложиться спать. 31-го, еще до рассвета, пришел и, простояв недолго, ушел дальше на север пароход «Corumba». Утром в тот же день получена почта. Получил от своих два письма. Получены также асунсьонские газеты. Ничего сенсационного. То же пережевывание первых событий и сообщения о патриотических жестах парагвайцев и симпатиях иностранцев. Но зато в письме ко мне – нечто, заслуживающее быть отмеченным. Н.[167] мне пишет, что к нам, в Асунсьоне, зашел солдат, прося подаяния, и якобы заявил, что их пришло откуда-то около двух тысяч, но в строй их не приняли, за невозможностью уже одеть и кормить такую уйму людей (это называется «общая мобилизация»), и что эти люди якобы голодают. Весьма возможно, что это был какой-нибудь проходимец и врал без зазрения совести, но не менее возможно в нашем государстве и то, что все это правда.

Утром пришел «Parapiti» и вечером ушел вниз. На нем уехали доктор Díaz León и Teniente Yegros. С последним отправил корреспонденцию. Частные письма вложил в пакет А., с просьбой переслать по назначению. Предосторожность не лишняя, т. к. здесь существует военная цензура, и, вполне возможно, что увидав письмо на незнакомом языке, его попросту бы выбросили, за невозможностью прочесть и проверить, что там написано.